– Во имя Благородных Мудрецов, что на тебя нашло? – спросил Сетенай. Его улыбка слегка потускнела. – Почему ты хочешь уйти?

Ксорве молчала, опустив взгляд, и не знала, как заставить себя ответить.

– Она что-то тебе посулила? Мы обсуждали это, Ксорве, – сказал он. – Никто больше не достоин твоего времени и талантов. И уж тем более наша общая подруга. Напиши любую сумму, которую она тебе обещала, и я удвою ее.

Оранна по-прежнему тихо смеялась себе под нос. Ксорве понимала, что пора уже решиться, но не могла заставить себя двигаться.

– Дело не в этом, – пробормотала она.

– Если ты хочешь поиграть в загадки, будет гораздо приятнее, если мы займемся этим, когда Оранна вернется в свою камеру, – сказал он. – Это меня совсем не веселит. Сегодня не тот день, чтобы испытывать мое терпение.

– Прошу прощения, господин, – промямлила она. Сетенай вздохнул.

– Это может подождать. Мне нужно твое полное внимание.

– Вы не понимаете, – сказала Ксорве. – Мне очень жаль. Мне очень жаль. Но…

Она бросилась вперед, обвила ногой его лодыжку и ударила коленом между ног. Сетенай потерял равновесие и, рухнув с болезненным вскриком, сжался на полу как жук. Ксорве, не задерживаясь, проскочила мимо него, потянула за рычаг, чтобы ослабить трос, и прыгнула в корабль, приземлившись рядом с Оранной. Сетенай между тем встал на ноги – она слышала, как он ее зовет, – но катер уже взлетал, Оранна держала штурвал, и прежде, чем он успел что-то сделать, они исчезли.

22 Клятва

22

Клятва

В этом году оттепель в горах наступила рано, и в лесу над Домом Молчания появились прозрачные ручьи. Они блестели на рассвете, как начищенная сталь. Оранна вела катер к просвету высоко над склоном холма.

Ксорве спрятала руки в карманы и сжала их в кулаки, чтобы подавить дрожь. Всего несколько недель назад они вместе с Шутмили смеялись над Неназываемым. При воспоминании об этом ребяческом вызывающем поступке ей хотелось отвесить себе в прошлом хорошего пинка.

По крайней мере, Оранна теперь молчала. После побега из дворца Тлаантота ее энтузиазм бил ключом, и Ксорве едва выносила ее, но чем ближе они подлетали к Святилищу, тем больше она замыкалась в себе. Теперь, когда они были на месте, Оранна стала такой же напряженной и молчаливой, как и сама Ксорве.

Они летели над лесом в почти полной тишине – крохотные серые птички пели в ветвях сосен, и раз или два они видели, как промелькнула тень лисы, изящное призрачно-белое видение, которое осознаешь только тогда, когда оно уже скрылось из вида.

Ксорве некогда было наслаждаться красотой. От воспоминаний о недавнем проявлении неуважения к Неназываемому мысли перескочили к ее последнему предательству, и ей стало дурно от нахлынувшего чувства вины.