Неужели совпадение? Или это единственная камера в городской страже, где содержались приговоренные к смерти?

Нандус прислонился спиной к стене. Его глаза были закрыты, но Милан не верил, что отец спит. Пыточную маску с него так и не сняли. Великолепный, наделенный невероятным даром красноречия, верховный священник в последний день жизни не мог ничего сказать. Он даже не пытался общаться с сыном при помощи жестов. Как и в карете. Они были заперты вместе – и в то же время пребывали в полном одиночестве.

Милан подошел к окну камеры. Он слышал, как шелестит дождь, слышал удары капель по камням внутреннего двора городской стражи. В воздухе чувствовался аромат морской соли, принесенный ветерком из порта. Милан скучал по этому запаху. О, как же ему хотелось еще раз взглянуть в бесконечную лазурь горизонта! Но дождевые тучи нависли низко над землей, скрывая небо. В последнюю ночь жизни Милану не суждено было увидеть ни луну, ни звезды. Ничего, что могло бы утешить его. Оставалась лишь непроглядная тьма да тихий шелест дождя.

Наверное, настало время примириться с судьбой. Или это всего лишь глупое предубеждение? Он сам лишил Фелицию возможности в одиночестве поразмыслить о жизни, когда пришел к ней в камеру той ночью. И он поступил бы так еще раз. Последние часы с ней здесь, в заточении, были одними из лучших в его жизни. Осталось ли что-то от нее в этих стенах?

Отец, сидевший на лежанке напротив, мерно и ровно дышал. Его глаза были закрыты. О чем он думал?

Милан сожалел, что у него нет при себе шелкового платка, в котором он носил окаменевшее лицо Нок. Осколок статуи остался в лагере, как и все его пожитки. Юношу угнетала мысль о том, что кто-то заберет себе его сокровище. Кто-то, не знавший Нок. Кто-то, кого ничто не связывало с ее тонкими, изящными чертами.

Милану вспомнилось, как Нок попыталась поправить повязку на его глазах, не думая о собственной безопасности, и ему почудилось, что на грудь давит огромный камень. Нок любила его. Любила куда сильнее, чем Фелиция. Герцогиня была просто не способна на такую жертву. А он был слеп и не оценил любовь Нок…

Юноша сглотнул. Вот о чем он сожалел, вот в чем раскаивался, а вовсе не в убийстве Николо Тримини. Хотя именно за этот поступок завтра его казнят. Но Тримини был чудовищем – куда хуже, чем ужаснейшие из вымышленных созданий, облекшихся плотью в Цилии. Николо заслуживал смерти.

В узком коридоре за дверью камеры послышались шаги. Кто-то остановился там, отодвинул засов, толкнул тяжелую дубовую дверь. Желтая полоса света легла на пол перед дверным проемом, и в камеру вошел Лоренцо Долендо, капитан городской стражи. Его сопровождали два стражника с фонарями в руках. На их лицах читались страх и недоверие.