Тормено смотрел на узор из брызг крови, оставшийся на деревянных досках, на засохшие багровые лужи у перевернутого кресла. На вспоротую кожаную обивку. На разбитую мебель в комнате. Кто бы ни явился сюда, этот человек знал, что Джакобо что-то скрывает.
В воздухе, наполнявшем комнату, где Джакобо провел последние годы жизни, улавливался неприятный сладковатый запах. Нандус распахнул окно. Перевернул тяжелое кресло.
Его взгляд упал на какой-то бежевый комок на полу. Небольшой, размером с фасолину. Мужчина наклонился. Поднял. Увидел ноготь. То была отрезанная фаланга пальца.
Во рту у Нандуса появился горький привкус желчи, в груди поднялась горячая волна ярости. Такой же ярости, которую он не смог сдержать, избивая Лоренцо.
Сколько же его пытали? И что они хотели выведать у Джакобо? Он заговорил? Скорее всего, нет, иначе его мучители не стали бы устраивать разгром в комнате.
Нандус опустился на пол, и доски жалобно заскрипели под его весом. Он смотрел на растерзанное кресло. В последние годы жизни Джакобо обычно сидел в этом кресле, многословно рассказывая о своем вымышленном прошлом. Или все те женщины действительно возлегали с ним? Быть может, он и правда обошел пол-империи, как и говорил?
Мягкая обивка спинки была вспорота, на полу валялись клочья наполнителя из конского волоса. Ножки кресла были сломаны, как будто мучители Джакобо искали там тайник. Они даже вспороли кожаную обивку без наполнителя, натянутую на подлокотники кресла. Кресло будто освежевали.
Что-то подобное Джакобо произносил едва ли не каждый раз, когда Нандус заходил проведать его. Сравнение кресла с жизнью даже в какой-то момент начало нервировать Нандуса, настолько часто старик повторял эти слова: они непременно рано или поздно всплывали в их разговорах. Быть может, Джакобо как раз и стремился к тому, чтобы Нандус вспомнил эти разговоры о кресле, когда старика больше не будет в живых?