Когда доктор перешагнул порог, первая дверь – та, через которую мы вошли, – скользнула обратно. На тыльной ее стороне не было никаких значков. Форкерей сразу же попробовал открыть ее заново, но она не поддавалась.
Если вдуматься, это имело смысл. Мы согласились пройти следующее испытание, когда переступили порог. Пока испытание не пройдено, достойное отступление невозможно. Не скажу, что эта мысль меня приободрила. Помещение было меньше предыдущего, и неожиданно волной накатила клаустрофобия.
Мы сгрудились практически плечом к плечу.
– По-моему, первая комната была для тренировки, – сказала Селестина. – А дальше все будет всерьез.
– Да жмите вы гребаную кнопку! – потребовала Хирц.
Чайлд послушался. Снова малоприятная короткая пауза – должно быть, в долю секунды, но по ощущениям она тянулась и тянулась; казалось, некая судебная машина неспешно взвешивает наши грехи и добродетели. Потом щелчок, и вибрация под ногами дала понять, что дверь открывается.
Одновременно открылась и дверь за нашей спиной. Шпиль даровал нам выход на свободу.
– Форкерей… – привычно позвал Чайлд.
Ультра не менее привычным движением швырнул во мрак камеру-дрон.
– Ну?
– Как-то однообразно тут. Помещение, дверь, картинки.
– Ловушек не видно?
– Дрон не показывает, но это ни о чем не говорит.
– Теперь я первая, – заявила Селестина. – Ждите здесь, пока я не разберусь с загадкой, ясно?
– Меня устраивает. – Хирц неотрывно глядела на открытую дверь позади.
Селестина ступила во тьму.
Я решил, что с меня достаточно: надоело видеть товарищей словно лишенными скафандров, болезненно уязвимыми. Поэтому я велел своему скафандру перестать редактировать изображение. Изменение произошло плавно: тела обросли скафандрами, будто ауры вдруг утолщились. Только шлемы остались полупрозрачными, чтобы можно было понять, кто есть кто, без назойливых визуальных подсказок на визоре.
– Очередная математическая загадка, – сказала Селестина. – Довольно простая. Пока до кипения мозгов далековато.
– Лично я обойдусь без кипения, – вставила Хирц.
Чайлд озабоченно уточнил: