— Я не пью и не курю.

— Вот и отлично. Тогда спокойно, по–домашнему, посидим и побеседуем. Сначала вы расскажете, кто вы и откуда, потом я объясню, где вы и что мы за люди. Согласны?

— Давайте так, если вам удобнее. — Алексей придвинулся ближе к столу.

— Кушайте, пожалуйста. После поговорите. — Сумико поставила перед ним тарелку и присела рядом. — Если еда вам не понравится, скажите — в следующий раз я приготовлю другие блюда.

Все принялись за обед, и несколько минут был слышен только стук ложек о тарелки. Большинство кушаний было Алексею совершенно незнакомо, но все выглядело аппетитно и приготовлено очень вкусно. Наконец, когда с обедом покончили, Сумико принесла и поставила перед каждым маленькую чашечку с темным ароматным чаем. Токуда сделал небольшой глоток, отодвинул чашку на край стола и вопросительно посмотрел на моряка.

Алексей немного подумал и сказал упрямо и с вызовом:

— Только учтите, — он постучал указательным пальцем по столешнице, — никаких сведений, касающихся чего–либо, кроме моей жизни, вы не получите.

Японец сначала, словно не понимая, сдвинул брови, затем запрокинул голову так, что обозначился острый кадык на смуглой жилистой шее, и громко рассмеялся. Заулыбалась и его жена.

— Нас это не интересует, можете быть абсолютно уверены. Ни на военную, ни на государственную тайну мы не претендуем.

— Тогда другое дело. — Алексей почувствовал себя свободнее. Он почему–то, сам не понимая причины, верил этой доброжелательной паре. — Но сперва ответьте, пожалуйста, зачем меня на ключ запирали? Я что, пленник? Вы ведь военный? — Он кивнул на портупею. — Судя по форме и знакам различия, офицер японской армии.

— Об этом я расскажу позже. Ведь мы договорились: сначала вы поведаете о своей жизни. Тем более, судя по вашему юному возрасту, повесть будет короткой. Нам же придется, я думаю, рассказывать долго, если, конечно, вам это не будет в тягость. Так я слушаю вас.

Бахусов вытер салфеткой рот и слегка откинулся на спинку стула.

Глава IV. ДОМ НА НАГОРНОЙ

Глава IV. ДОМ НА НАГОРНОЙ

— Лешка! Лешка, окаянный! Господи, ну чисто сатана какая! Куда запропастился–то, чертов сын? — ругалась бабка, шаркая под кроватью шваброй. — Вылазь, говорю, ирод. И за какие только грехи мне такое наказанье! Ох, придет Киститин, все разъясню ему, как есть. Вылазь, слышишь, аспид?! Ох, господи боже мой!

Бабка, кряхтя, опустилась на колени, нагнулась и, откинув край покрывала, заглянула под кровать — там никого не было.

— Сбег, шельмец! Сбег, паралич тебя расшиби! Ох, горе ты мое, безотцовщина!