Светлый фон

Морская карьера отца кончилась. Он списался с судна и устроился в порт, в ремонтные мастерские. Отец так больше и не женился.

Утром, после завтрака, он уходил на работу, а Лешка с ватагой таких же босоногих и исцарапанных сорванцов бежал в Гнилой угол или на Чуркин мыс дергать в заливе большеголовых, рогатых и пучеглазых бычков или, захватив немудреной еды — краюху хлеба и луковицу, — отправлялся в сопки, отроги которых начинались прямо в городе. К приходу отца он прибегал домой. Наскоро ополоснувшись, почистив щеткой штаны и рубашонку, умилостив бабку корзинкой грибов или неполным ведром воды из колонки, мальчишка садился у окна и с нетерпением ждал: вот–вот заскрипит и хлопнет калитка, радостно, с повизгиванием, затявкает дворняга Шарик, прошуршат подошвы отцовских ботинок по дорожке из битого кирпича. Отец войдет в кухню, большой и сильный, в синем форменном морском — правда, уже без нашивок на рукавах — кителе с золотыми, в якорях, всегда начищенными до блеска пуговицами, снимет фуражку с «крабом» и нахлобучит ее на темную головенку сына. Потом, подхватив его под мышки, с радостным хохотом трижды подбросит к самому потолку, повторяя невесть откуда и как пришедшею к ним присказку «Космонавты! Космонавты! Ко–о–осмонавты!», хотя в те времена о космосе еще только мечтали.

Лешка, задыхаясь от удовольствия и захлебываясь смехом, будет взлетать, как он говорил, высоко–высоко. Волосенки разлетятся в стороны, глаза загорятся восторгом и немножко страхом. Отец, покружив его и перебросив с руки на руку, поставит на пол и, оглядев со всех сторон, спросит:

— Так как у нас дела на полубаке? Порядок или что?

Лешка серьезно ответит: «Или что» — и, торопясь и проглатывая слова, заглядывая отцу в глаза, сообщит о последних событиях, изредка косясь на хлопотавшую у плиты бабку — не выдала бы, чего доброго. Потом они сядут ужинать, а отец под домовитое гудение пузатого, в медалях и позеленевших разводах медного самоварчика станет рассказывать бесконечные истории о моряках, дальних походах и чужих таинственных странах, о том, какие там люди, диковинные звери, разноцветные птицы, умеющие даже говорить.

Разрумянившись от хлопот, бабка станет недоверчиво качать головой, ахать и удивляться, поминать то бога, то дьявола. Потом они с отцом выйдут посидеть на скамеечке в небольшом садике (дом и сад — пять яблонь, вишенник и несколько кустов черной смородины и малины — купил еще дед, бабкин муж, бывший лоцман). Или отправятся гулять по улицам города, убегающего огоньками на склоны сопок.