Каковыми и являлись. Вот только пассажиры в них были совершенно иные.

Одним из тех, кто это увидел, был Хуан Свитинг. Несмотря на свои грубые манеры и угрожающую мужественность, в глубине души Цепс был поэтом. Каждый вечер, наедине с собой в койке он тайком доставал ручку и бумагу, излагая свои самые тайные мысли в стихах необычайной красоты и музыкальности. Несмотря на все жизненные испытания, он непоколебимо верил в то, что мир – прекрасное, благословенное Богом место, достойное человеческих надежд. Много писал о море, чью близость очень ценил. Хотя он никому и не показывал эти стихи, они стали сердцевиной его жизни, будто тайная любовь. Иногда, счищая маслянистую грязь с перегонной колонны или поднимая над головой железную чушку в раме, качая мышцы, Цепс исполнялся столь непреодолимого желания написать стих, что ему требовалась вся его сила воли, чтобы не бросить дела и не убежать в казарму, дабы восславить в стихах величие творения.

Появление тягача со сверкающими контейнерами совпало с моментом, когда у него, как и у Питера, появилось стойкое подозрение, что не все таково, каким кажется. В самом деле это нападение не имело никакого смысла. Зачем человеческим существам друг на друга охотиться, да еще таким способом? Разве у них нет общего врага? Зачем уничтожать источник энергии, который обеспечивает само существование их расы? Пришедшая ему в голову мысль была правильной. То, что напавшие в союзе не со своим родом, а когда первый из сверкающих контейнеров выпустил на свободу свой груз, эти подозрения стали уверенностью. Но было уже поздно. Все всегда случается слишком поздно.

На колонну обрушились Зараженные. Их были сотни. Но в следующий момент Цепс осознал, что Зараженные на самом деле убивали не всех. Одних они рвали на части, быстро и беспощадно, но других забирали невредимыми, кричащих и машущих руками, хватая их в охапку и убегая.

Куда худшая судьба – быть взятым. Захваченным.

Он принял решение мгновенно.

Тягач остановился меньше чем в двадцати метрах от последнего в колонне заправщика. Цепс раньше уже видел, как взрываются заправщики. Мгновенное и полное уничтожение, колоссальная вспышка огня, но за десятую долю секунды до этого произошло нечто интересное. В поисках слабого места в конструкции расширяющееся горючее сорвало переднюю и заднюю стенки цистерны, будто пробку из бутылки вышибло. По сути, взрывающийся заправщик, прежде чем стать бомбой, становился пушкой. Цепс добежал до последнего танкера. Позади него, в двадцати метрах, стоял ослепительно блестящий тягач. Своими огромными руками Цепс открутил крышку сливной трубы и открыл вентиль. Сверкающим потоком хлынул бензин. Цепс стоял в потоке, бензин пропитал его одежду. Потом он набрал бензина в ладони и плеснул себе на волосы. Этот беснующийся мир, подумал он, ощущая запах, будто сокрытый в сосуде огонь. Этот до боли сладостный и горький беснующийся мир. Может, когда-нибудь кто-нибудь найдет стопку листов с его стихами, что спрятаны под его матрасом, прочтет их, увидит в них те истины, что были скрыты в его сердце. Он вспомнил слова любимого стихотворения Эмили Дикинсон. Восьмилетним мальчишкой он нашел книгу ее стихов в Кервиллской Библиотеке, в том отделе, куда никогда никто не заходил. Потому что это никому не было нужно. Цепс проникся сочувствием к этой книге, одинокой, как и он сам. Сунул под куртку и утащил в переулок, сел на мусорный бак и принялся читать. Он будто услышал голос, давным-давно исчезнувший с лица земли, голос самих небес, коснувшийся самых потаенных глубин его личности. Сейчас, стоя у трубы, из которой хлестал бензин, он закрыл глаза, позволяя тем словам, впечатавшимся в его память, в последний раз прозвучать внутри его.