Это был не просто интернат. Это был Интернат, закрытое учебное заведение, название которого писалось с большой буквы. И ученики в нем учились не простые.

Совет Системы скрупулезно отбирал кандидатуры, гелиоэнергетические станции предоставляли нужные мегаватты, а сотни специалистов разных профессий трудились над возрождением к новой жизни людей, которые заслужили свое второе рождение. Пока их было 160, и самому старшему из них сейчас — пятнадцать лет.

— Тебе мы поручаем самый трудный участок! — сказал Гущину Берест. — Это педагогический эксперимент, еще более смелый, чем сама идея Реанимации. Тебе доверяются ребята, безусловно, очень талантливые, но в своей первой жизни по тем или иным причинам они шли неправильными путями, были надломлены действительностью, склонны к порокам. Ты знаешь, что реанимированные сохраняют не только прежние способности, но и генетическую память, в которой запечатлены их дурные привычки и наклонности. От генетических болезней и врожденных физических пороков современная медицина их избавила. А память… С памятью придется бороться тебе. Ваша задача — преодолеть ее влияние и вернуть обществу этих людей так же здоровыми нравственно, как и физически. На нас лежит большая ответственность. Если эти девять ребятишек станут настоящими людьми, это будет победа человека над историей, которой впредь будет отказано в праве коверкать человеческие судьбы.

Гущин крепко запомнил эти слова.

В тот день они шли с Берестом по лесу. Лес выходил прямо на обрывистый берег, и они брели среди чешуйчатых сосновых стволов вдоль обрыва.

— Федор меня волнует, — сказал угрюмо Валерий Рафаилович, срубая верхушку разлапистого куста ивана-да-марьи. — Слишком уж послушен. А души за этим послушанием не чувствуется. И знаю я, что в любой момент от этой сверхпослушности камня на камне не останется. Может, мы его не так воспитываем, а?

— Не знаю, — честно сознался профессор. — Иногда мне кажется, что и нет вовсе такой науки, педагогики. Выдумал ее кто-то когда-то, а мы признаться себе боимся, что нет ее. В хорошей науке сходные эксперименты дают сравнимые результаты. А у нас… И слава богу, что не дают! Кому нужны миллионы безликих, выдрессированных паинек?! — Берест задумчиво жевал травинку. — Не важно, брат, наука это или не наука, а работать надо. Нельзя, брат, не работать.

— Нет, Паша, ты меня неправильно понял! Я говорил о том, что хоть мы-то, воспитатели, должны знать, кого мы воспитываем. Знай я, кем был в первой жизни тот же Федька, я бы видел, чего от него можно ожидать, от чего его уберечь надо. Вот ты-то ведь знаешь!