Лоскутов вылез из люка. Огляделся. Луч фонаря высветил из дверного пролома висящую в воздухе парадную лестницу. И другую, узкую, ведущую в подвал. От воды, шел пар. Три черные фигуры в защитных костюмах метнулись было за обломки, а затем, поняв, что это не враг, снова полезли к воде. Они пытались проникнуть в подвал.

В это бомбоубежище собрались случайные прохожие с улицы и уцелевшие из обслуживающего персонала люди. Герметичность двери была нарушена взрывами. Обломки не позволяли ее открыть. Трое беспомощно топтались у кромки воды. Один поднялся по лестнице, подошел к Лоскутову, глухо закричал:

— Горячая! Выше колена! Американцы гады! Вон топчутся! — махнул рукой на улицу.

— Сейчас! — кивнул Рудольф. Выбежал во двор. Влез по пояс в БТР.

— Коля! — подключился и прокричал в шлемофон. — Болотных сапог не завалялось где?

— Есть. Пять пар под сиденьем… с охоты…

— Дай самые большие, с портянками… Портянок побольше.

Забрав все в охапку, Лоскутов вошел в вестибюль. Расстелил одну портянку, аккуратно сложил все на нее. Спустился к воде. Ополоснул бахилы своего костюма — горячая! Трое прекратили возню и молча смотрели на него. Снял бахилы, туго намотал по две портянки на ногу, втиснул в сапоги. Забрел в воду — терпимо. Осмотрел дверную ручку — здоровенная, кованая, на болтах. Вылез из воды, небрежно отодвинул маленького дружинника.

— Ай да Алик! Не снес бы лестницу, не открыть бы нипочем… Впрочем, тогда бы и не завалило. Но почему Алик? Может, Иван?

Подошел к БТРу.

— Коля! Разверни носом вон к тому окошку…

Скринкин нехотя повиновался. Лоскутов отмотал с лебедки трос. Просунул конец в окно, обошел через вестибюль, протащил трос к дверям. Хватило! Закрепил.

— Доски мокрые тащите! — скомандовал дружинникам и пошел к БТРу.

— Скринкин! Выбери трос туго и подергай слегка. Там дверь не открывается…

Трос натянулся, заскрипел о подоконник.

— Доски, мать вашу в гроб! — Вырвал из рук маленького дружинника обугленную мокрую плаху, ловко сунул ее под на мгновение ослабший трос.

— Давай! В богово политбюро, в двенадцать секретарей-апостолов…

— Перестаньте сейчас же ругаться! — услышал он над самым ухом.

Смешной черный балахон выглядел до того возмущенно, что Лоскутов повернулся, выпрямился, шаркнул сапожищами и церемонно поклонился, приложив руку к сердцу!

— Прости, дорогой!