Остальные претенденты отпрянули в стороны как от бомбы. Послышались матерки и сопение, какое бывает перед дракой. Вокруг начала скапливаться толпа, теснившая таксистов к пришельцам, делая столкновение неизбежным.

Кто-то из закипающего кольца, сжимавшегося вокруг, дернулся было выручить распластанного товарища, и юноша напрягся под одеждой, готовый победить или погибнуть в неравной схватке, но тут вперед подался широкий как буфет вихрастый мужик, задвинув драчуна обратно одной рукой, будто тот ничего не весил. Мужик пристально с прищуром посмотрел на приезжих и неожиданно громко расхохотался, сверкая рядом стальных коронок. Ростом экземпляр был с Керо, но раза в четыре шире; все в нем было увесисто и крупно, даже голос раздавался словно из бочки, отлетая эхом от ребер, обтянутых тертым морским бушлатом.

— Э, паря, стой… — осадил он очередного борца за справедливость, толкая его лапищей в грудь. Борец отлетел в толпу. — Ну, что, барин? Поехали, что ли? — подмигнул он стоявшему с каменным лицом Нишикори, развернулся и пошел так, будто мысли не могло быть за ним не следовать. — Не обману, не боись. Вона туда идем, к тарантасу.

Нишикори одобрительно кивнул и с достоинством снялся с места, держа чемодан так ровно, будто нес трехлитровку нитроглицерина. Керо освободил от спуда ошарашенного таксиста, который бы еще не скоро поднялся, если бы его с хохотом не подхватили под мышки и не поставили на ватные ноги. Кто-то взял его шикарную кепку, но владельцу ее не отдал, потому что, как известно в народе, что упало, то пропало…

Раздвинув перед собой толпу (в этом таланты извозчика и японца поразительно совпадали), рыжий проводил пассажиров к странного фасона экипажу, собранному из несоразмерных частей, включая пушечный лафет и Онегинские славные дровни147, что, вестимо, должно обновив путь, были брошены за непригодностью у обочины. В передней части повозки красовался ухоженный толстомясый рысак, немало напоминавший владельца.

Когда все разместились, уяснив, что ехать надобно к «Метрополю», жеребец стреканул ушами, и без хлыста мягко подался вперед, увлекая за собой полутонный короб с легкостью детских санок.

— Полог-то над барином подыми, — сказал он Керо, в котором мгновенно признал слугу.

Бывший впервые в Москве и вообще в России, тот уже по горло насытился путешествием, хотя и старался держаться бодро. Неудобно усевшись между тюков, юноша ерзал на поворотах и имел изнуренный вид — в отличие от патрона, являвшего образ величественного безмолвия.

— Меня Владимиром кличут. Из далёка будете?