История была известна всему музею.

Ругались меж собою в тот вечер все: рабочие, сносившие заступами оснастку, Кудапов и Порухайло — по известной причине, а равно грузчики Новосельский со Старожитневым, на горбы которых пал переезд. Новосельский был недоволен, но не так недоволен, как Старожитнев, привлеченный в чужую смену за крайнюю срочность дела. Впрочем, последние, выторговав по отгулу с сохранением, ругались скорее из трудового принципа, гласившего, что без мата тяжелый груз не идет, а начальство сплошь кровососы.

Сторона обороняющаяся (Кудапов) тормозила процесс, сторона-агрессор (Порухайло) напирала. Обе орали на рабочих и грузчиков, тоже не остававшихся в долгу.

— Клепсидра пусть стоит, где стояла — до разбирательства! Несите ее обратно! Я не допущу произвола! — орал Кудапов, тыча Старожитнева в потный бицепс. — Я уже направил докладную о невозможности такой постановки дела! Директор должен знать правду! Вы затмили его сознание ложью! — кричал он на Порухайло, быстро развернувшего оккупацию, пожиная плоды интриги. — Прекратите надругательство над историей! Я иду к нему! С жалобой на всех вас!

Вскотский, о чем надежно знал Порухайло, его не принимал, ссылаясь на дела с Просветкультом и прочая в том же духе, и кричал в коммутатор на секретаршу, которая, свекольно побагровев, гнала просителя вон с приемной. Кудапов блеял и восклицал, требуя впустить его на минуту. Но хуже того — директору, он ужасно не нравился секретарше, что делало его фигурой нон-грата музейной жизни. Лужана Евгеньевна, отрубив к чертям коммутатор, гнала прочь дебошира, грозя всеми земными карами и несколькими небесными. Кудапов отступал, но не унимался, ища сторонников в коридоре, но никто ему не соратствовал — хватало своего геморроя.

Разобравшись в происходящем и брезгливо поморщившись, М. выбрался из каморы, спрятал артефакт в нише под подоконником, прикрыл плотнее за собой дверь и вернулся в чрево организации, чтобы с достоинством работника умственного труда покинуть ее пределы в означенное внутренним распорядком время…

Видения М. расточились, мысли вернулись к настоящему. За окнами шелестели кроны, и алая муть сочилась из-за домов, знаменуя ветреный рассвет над столицей. Печь давно прогорела, в подвальчике стало холодно. Он поднялся из-за стола, размял затекшую спину и побрел спать на пустой желудок, мысленно ругая себя за небрежение домашним хозяйством.

Неисправимый антиквар

Неисправимый антиквар

Илья снова пришел в заброшенное крыло музея — тем же путем, сквозь лакейский ход. Рысцой пробежал через галерею, стараясь не смотреть на свою окаменевшую копию (мраморный гражданин, зараза, никуда не девался), и нашел в кабинете то же — стол и свою записку. Судя по всему, никто в него больше не заходил. Его планы на счет брошенного имущества окрепли.