По-хозяйски, не торопясь, Илья рассмотрел безделицы на столе, отметив про себя, что легче вынести и втихую сбыть. Где — он еще не знал, но непременно узнает. Всегда и при любой власти есть «черный рынок», в этом он был уверен.

Решив подстраховаться, он выяснил у стоокой директорской секретарши, державшей его среди фаворитов, кто из сослуживцев находился в отлучке, вычислив четверых, могущих претендовать на ключи от пещеры Али-Бабы. Скоро все они объявились, но не были в «его» кабинете — щепочки, волоски и прочие шпионские штуки, оставленные Ильей, были на своем месте. Судя по всему, туда вообще никто не ходил.

Выждав еще с неделю, он вернулся домой с вместительным портфелем под мышкой и сразу закрылся в ванной.

— Горбатого, как говориться…

Илья изучал на свое лицо в зеркале над щербатой мойкой, в которую вечно текло из крана. Ему вдруг показалось, что в нем многое изменилось за эти месяцы: скулы четче рисовались под тонкой кожей, подбородок будто бы заострился, глаза запали и потемнели, и нос стал какой-то… приплюснутые ноздри карманами смотрели по сторонам, а еще недавно не смотрели.

— Ну да, ну да… — закивал он своему отражению, двинув босой ногой по холодному шершавому полу.

Ощущение было таким, будто он стоит на асфальте после дождя. Вспомнилась ночь после клиники, когда он продирался через грозу. Под мойкой от пинка что-то глухо звякнуло.

— Старого пса новому фокусу не обучишь. Здравствуй, фарца родимая!

Он нагнулся и поднял ношу, оперев ее о край раковины. С портфелем вскинулось и чувство опасности. Илья не был особенно щепетилен, но какая-то часть рассудка обозвала его идиотом. Он всецело с ней согласился, тем не менее, твердо решив продолжить.

Разорив гнездо из бумаг, он вынул статуэтку африканской плясуньи, подсвечники старой бронзы с буколическими пейзажиками и хрустальное пресс-папье. Улов был, признаемся, так себе — мещанская ерунда, радость мелкого лавочника. Но в свете угольной сороковки, да на фоне-то коммунальной ванной, завешанной несвежим тряпьем, вещи смотрелись весьма прилично, по-графски прямо.

Илья повертел подсвечник, соскреб с него каплю воска, приблизил к свету. Эмалевая березка стояла над сонным лугом, на котором паслась кобыла. По всему видно, кобыле там было хорошо.

— Для раскачки пойдет, — заключил он, сложил вещицы обратно и вышел в коридор, принадлежавший ему безраздельно лишь в недосягаемом будущем.

В субботу ехать с добром на Сходню — «толкать» хабар. Жила там, как он узнал, древнейшая бабка Софья Астаховна, торговавшая в обычные часы пирогами, а поверх того бравшая по доброй цене кунштюки — без расспросов и всяких справок.