Илья отрицательно покачал головой, вспомнив годы, проведенные за прилавком. Определенно, художественной ценности он для человечества не представлял.

— Хорошо, — облегченно выдохнул М.. — Я не сильно вас удивлю, если скажу, что мы проживаем много жизней? Наверняка знаете о таком взгляде? Это правда. Моя, боюсь только, затянется… А дело вот в чем — примите как есть, не спорьте: если таскать через плотину воду в ведре, ничего особого не случиться… кроме, пожалуй, что вас сочтут идиотом. Но вот если ее прорвет! Тут мало никому не покажется.

Со вселенной дела обстоят подобно. Где-нибудь у края галактики вдруг возникает маленький светящийся пузырек — милая игрушка сантиметр в диаметре, которая светится потому, что кусочек чужого мира прорвался в наш, коверкая саму пустоту… Восхититься этим зрелищем вряд ли кому удаться, потому что примерно через секунду на месте галактики остается только яркий «чпок!». А еще через двадцать пять — вся вселенная стерта огромным ластиком, будто ее не существовало. Во всяком случае, ни одного альбома с фотокарточками в ней уже не найти, пока какой-нибудь кусок слизи, подчиняющийся совершенно другим, не похожим на прежние, законам физики, не проделает достаточный путь, чтобы снова сочинить фотографию. Мое дело — позаботиться, чтобы этого не случилось. Так что выпьем, Илья Сергеевич, за наш невероятный союз!

Последний день Дэбы Батоевой

Последний день Дэбы Батоевой

Настал последний день Дэбы Батоевой.

С возвращения в «Метрополь», то есть часа четыре уже Нишикори не выходил из ванной, закрывшись там со своим прибором. Керо, привычный к странностям патрона, устроился на диване, прихватив в фойе вазу с печеньем и кувшин морса. То и другое приводили его, выросшего в монашеском ордене, в гастрономический экстаз. Со времени приезда в Москву юноша заметно поправился и уже не напоминал обернутую тряпьем жердь, а что-то среднее между нормальным человеком и сушилкой для рабочих комбинезонов.

Для большего удовольствия он выкрутил ручку радио. Из полированной башенки с циферблатом полилась «Патетическая» симфония Чайковского. Такой сложной прекрасной музыки Керо не слышал никогда в жизни. Бряцанье цимбал и кокю, к которым он привык с детства, казалось на ее фоне незатейливой кустарщиной. Сознание уносилось куда-то в даль, где над океаном взметались краски зари… На пике удовольствия, когда уже, кажется, само тело растворилось в потоке звуков, щелкнула задвижка. На пороге ванной, заслоняя дверной проем, стоял босой Нишикори, вертя в руке черепаху.