«Вся квартира, наверное, в „жучках“, поэтому и трогать нельзя», — подумала Тундра. От этой мысли ей сделалось неуютно: будто голая стоишь на балконе.

Хотя квартира была казенной, выданной по временному ордеру за отличия в учебе и политработе, но жил Василий в ней на полных правах, то есть с пропиской и приветствиями консьержа — наушника и шпиона, но приятного пожилого человека с образованием. С ним Тундра поддерживала добрые отношения, быстро обнаружив общую тему, а именно древнюю культуру Востока, о которой рассуждать было безопасно, если не проводить неуместных параллелей. В отчетах консьержа она значилась культурной девушкой, не вызывающей подозрений.

Василий еще вчера уехал в Северную столицу на какой-то театральный дебют, откуда должен был позвонить и вызвать ее к себе. С Тундрой, провожавшей его на поезд, он расставался неохотно, ревнуя к неопределенному кругу окружавших ее мужчин, так что она с удовольствием отпустила его, сделав обиженное лицо. Пусть мучается.

Ум, энергия и опытность зрелой дамы в сочетании с девичьим молодым телом обеспечили ей быстрый успех в вопросах приручения «работника киноиндустрии» и расширения круга знакомств вообще. Это было тем легче, что сам Василий ей нравился — был он чистоплотен, вежлив, старателен, несмотря на молодость имел приличные связи и перспективы. Назойливый «украинский» говорок только, режущий ее ухо… Ну да над ним он сам активно работал и уже почти избавился от всяких «ну шо вы, мама», выдававших в нем провинциала и выскочку. Так что «женское коварство» в синергии с искренним увлечением скоро привели Тундру в молодую московскую богему, чутко руководимую сверху, но недурно при том живущую. Она и правда не ожидала, что такое возможно в «темные века диктатуры».

За всю жизнь, наверное, Тундра столько не бывала в театре и кино, как за эту осень, волей-неволей начиная втягиваться и даже кое в чем разбираться. Читала Юткевича, Муссинака и Пиотровского186, чтобы «соответствовать» в разговоре. Даже помогала проектировать декорации к какому-то учебному фильму.

Была, помимо квартиры и хорошей зарплаты, у Василия еще одна привилегия — постоянно пополняемая библиотека, выписываемая по какой-то особой разнарядке «для проработки образов будущего советского кинематографа». В нее поступали книги на восьми языках, в том числе с грифом «Не распространять!» на форзаце. Тундра быстро добилась от возлюбленного права доступа к этому складу знаний (мало чем ее, впрочем, впечатлившему, но гораздо лучшему, чем можно взять в магазине).

Через знакомого Василия, питавшего к ней романтические надежды, она поступила на истфак МГУ, освоилась в Комсомоле, выбирала тему для диссертации — и вообще принялась налаживать свою жизнь, будто ничего невероятного не случилось. Подумаешь, переместилась во времени, стала кем-то другим и в другом теле (спасибо за него, кстати) — и что с того? В иные минуты она сама себе удивлялась: как можно так относиться к невероятному? Но потом решила, что объяснения лежат за пределами ее компетенций — пусть физики разбираются, если нужно, а у нее другие задачи.