– Разрешите мне пожить среди вас, и вскоре я заговорю на прекрасном ихамбэ! Я говорю на нескольких языках!

Лео испустил мягкий рык – пожилой туземец пытался подняться.

– Позволь ему, Лео!

И Тераи направился к старику, протянул ему руку. Встав на ноги, пострадавший повернулся к воину, который говорил с Тераи.

– Довольно, Ээнко! Этот человек – не умбуру! Он спас меня, и я, Охеми, ваш вождь и твой отец, окажу ему настоящее гостеприимство ихамбэ!

Деревня ихамбэ сильно отличалась от поселения умбуру. В ней стояли не деревянные домики, а одни лишь шатры из выделанных шкур (аналогичные тем, в которых некогда проживали индейцы североамериканских прерий), служившие обиталищем в теплое время года. Зимой ихамбэ жили в обустроенных пещерах, выдолбленных в известковом утесе на восточном берегу небольшого правого притока Ируандики – на нем стояла и деревня. На первый взгляд, ихамбэ именно поэтому казались менее развитыми в материальном плане, чем их враги, – по крайней мере, в том, что касалось жилищ. Если взять остальную материальную культуру, уровень был вполне сопоставимым: оружие из тщательно обработанного камня и твердого дерева, каменные инструменты. Ихамбэ пользовались луками рефлексивного типа, с двойным изгибом, меньших размеров, более легкими, но одновременно более мощными, чем луки умбуру. Тераи быстро выучил их язык, действительно очень напоминавший тот, на котором разговаривали на другом берегу реки. Правда, они придерживались немного иных верований. Боги у них были еще более непонятными, чем у умбуру, за исключением Антафаруто, бога смерти (Антифорато – у умбуру), но магические обряды показались Тераи более сложными и развитыми. Они верили в некую упорядоченность природы, на которую мог влиять тот, кто знал слова и жесты, необходимые для воздействия на дух воды, огня, ветра или земли.

Сначала подозрительные и даже враждебные – чтобы сдержать их, потребовалась вся власть Охеми и присутствие Лео, да и Тераи пару раз пришлось продемонстрировать силу, – ихамбэ постепенно привыкли к тому, что геолог находится среди них, но в течение нескольких месяцев ему приходилось общаться лишь с самим вождем, его старшим сыном Ээнко и сестрой последнего, красавицей Лаэле, которая в первые же дни сдружилась с Тераи и принялась обучать его языку.

Лаэле была высокой и прелестной девушкой лет семнадцати, которая выглядела бы совсем как земная женщина, если бы не слишком мелкие зубы, часто обнажавшиеся в улыбке. Все новое и неизведанное вызывало у нее ненасытное любопытство, над которым часто подтрунивал ее брат и за которое ее иногда порицал отец. Как только Тераи стал способен поддерживать мало-мальски содержательный разговор, она засыпала его вопросами о нем самом, о Лео, о его путешествиях, об умбуру (что вызвало крайнее раздражение у Охеми), о Земле и о звездах.