– Входи, чужестранец. Ты спас жизнь двум нашим соплеменникам, рискуя при этом своей собственной. Ты уважал наши законы и обычаи. Ты отдавал свою часть добычи деревенским женщинам и детям. Садись здесь!

Он указал на место между двумя вождями. Кильно поклонился и вышел на платформу перед дверью, встав там на часах. Между двумя рядами, на вымощенном камнем настиле, разводили костер; Тераи с интересом наблюдал за тем, как жрец получает огонь посредством трения одной деревянной палочки о другую – в повседневной жизни умбуру пользовались огнивом, сделанным из кремня и железного колчедана. В огонь набросали сухих листьев, и помещение быстро заволок густой дым, ароматический и отравляющий. Тераи вдруг почувствовал, что ничего не соображает, перед закрывшимися глазами начали проплывать, один за другим, красочные пляжи, которые мало-помалу стали сменяться фантастическими, невероятно яркими образами, словно в калейдоскопе. Он снова пережил свои приключения на Офире II, более отдаленные события на Земле, то, что происходило на островах в его раннем детстве; затем образы сделались бессвязными, абсурдными. Где-то глубоко в нем та часть сознания, что еще была способна мыслить здраво, волновалась, задавая вопрос, не является ли этот галлюциногенный дым смертельным ядом для его организма. Заложенные уши едва улавливали, словно во сне, далекое заклинание, сходившее с губ его спутников. Он не смог бы даже примерно сказать, сколько времени длилась церемония. Когда он вдруг резко пробудился, обдутый мощным потоком холодного воздуха, то увидел, что находится один в Священном Доме, вместе с самым старым жрецом, и что уже опустились сумерки. Пошатываясь, он попытался встать, но умбуру жестом удержал его:

– Твоя душа говорила во время транса, но на твоем языке, и потому я не знаю, что ты сказал. Но это знают боги! Твое тело не сотрясали судороги, а значит, душа твоя чиста, и ты можешь вступить в нашу общину. Поднимись и ступай, умбуру! Отныне ты – такой же умбуру, как если бы вышел из живота одной из наших женщин!

Погруженный в раздумья Тераи спустился по лестнице. Внизу его ждал Кильно с пятью другими воинами.

– Теперь ты – один из нас, Тераи. Пойдем, это нужно отметить!

В последующие дни он заметил, что туземцы приняли его «официальное», так сказать, включение в состав племени более чем всерьез. Раньше он полагал, что уже влился в жизнь умбуру, но теперь осознал, как сильно заблуждался на сей счет. Отныне, когда он подсаживался к костру, будь то на центральной деревенской площади или у одной из хибар, никто уже не переводил разговор на безобидные темы – охоту или рыбалку. Он услышал, как туземцы говорят о проблемах деревни, соперничестве между вождями, возможной войне с проживающим по ту сторону Ируандики племенем ихамбэ. Его теперь называли «Тераи-Икото», что означало «приемыш», но без того несколько уничижительного оттенка, который имеет это слово на Земле. Среди новой информации наиболее интересной для него была та часть, которая касалась ихамбэ: он помнил, как Игрищев говорил, что именно ихамбэ являются ключом к этой части северного континента, а вовсе не умбуру – лишь одна немногочисленная ветвь последних некогда продвинулась так далеко на запад.