А ди Спаза понял, что умирает. Это было совершенно ясно, как морозное зимнее небо, такое же чистое, как глаза мага, который его убивал…
— …И никто из вас не сможет мне помешать, — мягко закончил маг, раскрывая ладони — и хватающий воздух ди Спаза отчетливо увидел, как с тонких пальцев скатываются на землю капли крови.
— Мы берем всех, — продолжил маг. — И поможем тем, кому сможем.
Ди Спаза не видел, что происходило потом в шатре — во время боя под Нозо ему было не до того, да и после тоже. Но те, кто был там, рассказали.
Как маг кидал заклинания, снова и снова, как только раненых подтаскивали, и все время наливал себе из бочонка, который Харц держал для медицинских целей. Как хирург кричал, что пьяни скальпель в руки не даст, а маг совершенно спокойно сказал: «Ты хоть понимаешь, сколько энергии я сейчас трачу? Оно сгорит раньше, чем я почувствую вкус». Как потом, когда вокруг шатра скопились сотни и сотни прооперированных, зашитых, залатанных, маг шел по рядам и опускался рядом с каждым, и снова шептал заклинания.
Как один из раненых вдруг прокричал:
—
— Несите его сюда.
— Но, господин, он же… — робко возразил один из ополченцев.
—
* * *
К концу лета они пережили множество ночных нападений, несколько серьезных стычек — и одно крупное сражение, исход которого решил многое. После него изульцы ушли — а точнее бежали — с территории Аргении, и теперь уже войска ди Спазы преследовали их, уходя все дальше по приграничным землям вглубь Изула. Обычно после такого сражения, как под Тальпакой, армии расходились — каждой требовалось время, чтобы собрать новые силы взамен убитых и раненых на поле боя. Но аргенцы возвращались в строй через несколько дней после ранения, способные снова сражаться или идти весь день на марше. И ди Спаза решил отправиться в погоню. У него в рукаве был козырь — маг, который мог поставить на ноги почти любого.
И который, увы, был столь же опасен, сколь и полезен.