* * *

Поначалу на их пути попадались только брошенные изульские деревни — слухи о приближении сначала собственной, а затем аргенской армии заставили местных жителей сниматься с обжитых мест и бежать. «Куда?» — думала Марика, глядя на пустые глинобитные домики, чьи выбеленные бока отражали нестерпимо яркое солнце, а пустые окна глядели черными глазницами, превращая улицу в ряд аккуратных чистых черепов.

Куда — стало ясно, когда они дошли до Казира — то ли маленького городка, то ли большой деревни, которую от всех предыдущих кроме размера отличало наличие валов и крепких ворот. Однако людей для защиты этих валов все равно в Казире было не так много.

«Как ди Спаза мог такое допустить?» — спрашивала у себя Марика потом — когда стала в состоянии вообще задаваться вопросами. Как помешанный на дисциплине и порядке ди Спаза, не позволявший воровать с полей сено для лошадей, допустил такое? И только много после она поняла — он сделал это совершенно сознательно. Потому что иногда солдатам нужно спускать пар. Снимать напряжение. Давать волю чувствам.

Лагерь был разбит в доброй миле от города — но у Марики, как у всякого мага, был хороший слух. Слишком хороший.

Вопрос, на который она потом так и не смогла себе ответить: зачем вечером, когда опьяненное победой войско вернулось в лагерь, она пошла в Казир — точнее то, что от него осталось. Впрочем, дальше ворот Марика не смогла заставить себя ступить ни шагу.

С начала похода она видела многое. После битвы под Тальпакой считала, что видела все. И, вероятно, так оно и было: больше она просто не в состоянии была увидеть. Глаза скользили по тянувшейся от ворот улице, окрашенной ранними пасмурными сумерками в глубокие сиреневые тона — и ничего не видели. Ничего, что стоило бы замечать.

Внезапно справа от ворот появилось какое-то движение, и Марика, вздрогнув, невольно присмотрелась. Из тени вышла черная кошка, ее зеленые глаза блестели в полумраке. Кошка села на землю и начала сосредоточенно вылизывать переднюю лапу. Потом подняла изящную голову, обогнула лапы хвостом, пристально посмотрела на Марику и негромко мяукнула.

— Иди сюда, — негромко позвала та, протянув руку. — Кис-кис-кис.

Кошка встала, выгнула шелковистую спинку, зевнула, показав острые зубки, и неторопливо направилась к Марике. А она услышала еще один звук. Тихий младенческий плач. Он раздавался издалека, с другого конца улицы, на которой совершенно не на что было смотреть. Марика застыла. Кошка подошла к ней и потерлась о ноги. Плач повторился.

Марика стояла, тяжело дыша, и смотрела невидящим взглядом на дальний конец улицы. А потом подхватила кошку на руки и побежала прочь.