Она не ответила.
– Это проклятие! – выпалила я, пытаясь разрушить ее молчание. – Это смертный приговор.
Тишина.
– Если вы мне скажете, что вам нужно то, чем обладаю я, я исчезну сегодня же ночью.
Молчание. Байрон провела пальцами по краю стола, потом осознанным движением сцепила их, положив руки на колени. Она подняла глаза, наши взгляды встретились, и она улыбнулась деланой улыбкой.
– Я живу одна там, где никто никогда не появляется. Я работаю одна. Я гуляю вдоль берега моря, езжу в магазины и прячу лицо. Я уворачиваюсь от камер, путешествую по подложным паспортам, не завожу друзей, мне не нужно общество. Самое главное – это моя работа. Я отдала бы жизнь, чтобы увидеть, что она закончена.
– И что это у вас за работа?
– Свобода. По-моему, свобода.
– Что это значит? – спросила я, не в силах смотреть ей в глаза, с раскалывающейся от текилы головой, от ночи, которую я едва помнила. – Что это
Она пожала плечами.
– По-моему… это – крестовый поход. Джихад. Бороться за…
– Я знаю, что такое джихад.
– Вот и хорошо. Бороться за дело свободы мысли. Первая битва идет, разумеется, за то, чтобы продемонстрировать, что в нашем мире и в наше время мысль несвободна.
– И поэтому вы охотились за «Совершенством» и пытаетесь его вскрыть?
– Да.
– И поэтому держите меня рядом с собой? Потому что вам кажется… что я свободна?
Недолгое молчание. Затем:
– Да. Мне кажется, что вы единственная свободная женщина из всех, кого я когда-либо встречала.
Я сидела, меня всю трясло, и слова просто не шли.