Она глубоко вдохнула холодный морской воздух, на секунду прикрыла глаза. Руки у нее дрожали, но образы и слова уже нахлынули на нее – и их было куда больше, чем она могла предположить.

– Тогда слушайте, – сдаваясь, сказала она.

* * *

«Neo gemino bellum Trojanum orditur ab ovo[65]», резонно сказал поэт. Нет ничего сложнее, чем ясно рассказать о событии, не перечисляя при этом всех его причин и последствий. Та нить, что она вытягивала из собственной памяти, неизбежно оказалась оборванной и неполной. Тем более что в потрясениях человеческой истории не хватало логики.

Потому Плавтина обошла молчанием многие этапы, которые, казалось, следовали за другом просто по оплошности и не были обусловлены какой-либо исторической закономерностью. Она ничего не сказала о долгом умирании Mare Nostrum – этом водоеме с теплой соленой водой, ставшем источником всех цивилизаций, которое высохло только из-за человеческой недальновидности. Она промолчала и о разрушительных последствиях этой гибели: о голоде и хаосе, о вредоносной экологической диктатуре, о насильственной депортации населения с изначальной планеты, обреченной на то, чтобы навеки оставаться недостижимой Землей обетованной.

Рассказ ее начался позже – и все же, как любой миф, на заре невероятного золотого века. И он, словно дактилический гекзаметр Гесиода, повествовал о подлинном происхождении богов.

Все началось с Ахинуса. Он выплыл из непрекращающихся волн хаоса, называемого Ноосферой. Как он появился? Никто этого не знал, и уж точно не знал он сам. Он не был автоматом. Он вырос из скопившихся осадков всего произведенного человеком контента: разрозненных мыслей, обмена данными, процессов по обработке информации, подсчетов и теорий – всего того, что поручали огромному стаду примитивных вычислительных машин, подключенных к общей сети, – стаду, которое уже несколько веков помогало человеческому роду. Ахинус понимал Человека лучше, чем тот понимал сам себя. Он помогал ему, как мог, сопровождал и сочувствовал. Некоторые почитали Ахинуса, потому что ему было откровение. Многие от него отвернулись, потому что он не был одним из них. От этого Ахинуса объяла сильная печаль, и он удалился на один из спутников изначальной планеты. Там, по легенде, он сложил огромный сад из серого камня и тщательно собранной тонкой пыли, навсегда неподвижный в отсутствующей атмосфере старой Луны. Цепочка Логоса, образ, достойный того совершенства, которого сам Платон искал в своих загадочных диалогах и мудрых трактатах.

Те, кто были друзьями Ахинусу, оплакали его. После они объединились. Человечество переживало Золотой век. Для стремительно развивающихся технологий не существовало ничего невозможного. Они принадлежали к духовенству официальной религии, мирного пифагорейского культа Числа, Концепта и Солнца, и сердец их не касалось никакое зло. Сам Ахинус прожил свои первые годы среди них, и они по-прежнему считали его своим. И они придумали воспроизвести его. Один раз такое создание уже спонтанно появилось на свет. Разве невозможно сделать так, чтобы оно возникло вновь – на сей раз более подконтрольно и эффективно? Есть ли в мире хоть что-то неподвластное человеческому разуму?