За дверью раздался шум, и он резко развернулся, стиснув в руке копье. Взмолился, чтобы его не застигли слишком рано. Твердым шагом Эврибиад приблизился к двери. Внутрь просунулась сердитая морда Аристида, его верного келеуста, перечерченная жутким старым шрамом. Они молча посмотрели друг на друга. Они всегда были близки, а смерть Феоместора сплотила их еще больше, но Аристид не любил разговоров и был скуп на мудрые советы.

– Что это еще за безумие, кибернет? – прорычал он на эллинском диалекте, которым пользовались людопсы.

– Вовсе не безумие, друг мой, но печальный долг, необходимость исполнить который убивает меня. И однако же я не могу освободиться от него.

– Уверены ли вы в справедливости своих действий? Стоит ли мне поднять стаю?

– Уверен не меньше, чем в том, что зовусь Эврибиадом. Но это не касается никого, кроме меня. Ни вас, ни моих храбрых эпибатов, ни гордой триремы, которая носила нас по предательскому морю.

Оба замолчали, и взгляд лейтенанта подернулся грустью.

– Тогда я помогу вам завязать ремни на тораксе.

Мгновением позже Эврибиад с копьем в руке направлялся к центру острова. Он скорее бежал, чем шел, быстрым широким шагом. И, пока он шел, заря сменилась светом дня. Эврибиад не ощущал веса своих доспехов, не обращал внимания на то, какое зрелище он представляет собой для ранних пташек, попадавшихся на его пути. Глотка его была разинута, под туникой перекатывались мускулы, клыки сверкали ярко, как бронза начищенного оружия – он был воплощением тимоса[71], духа битвы, готового сеять смерть. Все замолкали от испуга и прятались, когда он шел мимо. Но, словно кранос с высоким надшлемником, мешавший ему смотреть по сторонам, гнев так же неумолимо нес его к цели.

Наконец он подошел к дому Фемистокла. Тот стоял на пороге и говорил с Аттиком, огромным тощим деймоном с хилыми конечностями, лицо которого было всего лишь наброском – с маленькими глазками, отсутствующим носом и скулами. Кибернет возник перед ними, быстро шагая на своих сильных ногах со вздувшимися от усилия мускулами, опоясанные блестящим на солнце металлом. Он был еще далеко, когда они оба обернулись, удивившись его присутствию. А потом Эврибиад встретился взглядом со своим бывшим учителем. Фемистокл знал. Покорность судьбе читалась в его стариковских глазах, в его усталом силуэте, в его неподвижности. Когда-то он был титаном среди людопсов, которого опасались из-за его свирепости в бою и физической мощи. Он мог бы… Эврибиад потряс головой, чтобы вытряхнуть эти мысли и стряхнуть пот, скопившийся на носу. Час пробил; настал кайрос[72], момент, в котором решается, победишь ты или проиграешь, будешь ли жить или умрешь.