– Дайрин! Госпожа!

– Нет! – выкрикнула она. – Не буду смотреть!

– Госпожа!

– Не буду…

Вокруг пылали краски. Это не внутреннее зрение – этот огонь, эта кровь, эти мечи…

– Дайрин!

Лицо, колеблющееся как отражение в неспокойной воде, мужское лицо. Меч… сейчас он поднимет меч, и тогда…

– Нет! – снова вскрикнула она.

Резкий удар, от которого мотнулась голова. Как ни странно, он прояснил ей зрение. Мужское лицо совсем рядом, да, но ни огня, ни окровавленного меча, ни стены с распятым скулящим существом.

Он бережно обнимал ее, ловил ее взгляд.

Они не в… Нет, это не замок Трин. Дайрин задрожала – воспоминание окутало ее, как вонючий плащ. Трин был очень, очень давно. Потом было море, потом Ингварн, Рэннок. А теперь… теперь они в Устурте. Она не понимала, что произошло.

Но она видела.

Думала ли Ингварн, что зрение когда-нибудь вернется к ней? Глаза остались целы, но ребенок, принужденный увидеть такие ужасы, отказался от зрения, отказался открыто смотреть в лицо этому страшному миру.

Сейчас зрение вернулось. Хотя ткачихи добивались иного. Они надеялись, что вспышка памяти сокрушит ее. Но подарили не смерть, а новую жизнь.

И тут та, что нанесла ей этот мысленный удар, свесилась вниз, чтобы взглянуть на жертву.

Дайрин задавила в себе страх. В этот раз она не отступит. Она заставит себя взглянуть в глаза новому ужасу. Учение Ингварн проникло в самую глубь ее существа, подготовило к этой минуте, как будто бы Мудрая провидела ее через годы и знала, чем помочь приемной дочери.

Девушка не шевельнула рукой, но ударила в ответ, пронзив возвращенным взглядом уродливую тварь. Отчасти та напоминала кошмарное подобие человека, отчасти – паука, и это бредовое смешение сводило с ума. И эта она, ткачиха, обрушила на Дайрин всю силу своего разума.

Ее большие фасетчатые глаза моргнули. Глаза Дайрин – нет.

– Будь готов, – обратилась девушка к Ротару. – Они хотят нас схватить.