Да и ребенок не был крепышом, громко требующим от мира жизни и пищи. Сморщенная кожа на маленьком тельце была тусклой, и дитя вяло лежало на ладонях целительницы. И не думало дышать. Однако жителям Тора был нужен каждый ребенок – каждая новая жизнь отдаляла закат племени, и торы не пожалели трудов для спасения новорожденной. Целительница приникла губами к холодным сморщенным губкам младенца и вдохнула жизнь в его легкие. Его согревали и нянчили, пока не услышали наконец слабый крик – не привет жизни, а протест против навязанного существования. Услышав этот крик, Мафра склонила голову, прислушиваясь к жалобе, которая больше походила на писк запутавшейся в силках птицы, чем на голос истинного дитяти торов.

Глаза ее издавна были слепы ко всему, что видел народ: их покрывала непрозрачная для света пелена, зато Мафра была наделена иным зрением. Когда девочку принесли к Матери Дома и клана для благословения, та не протянула рук, чтобы принять маленькое тельце. Нет, она покачала головой и молвила:

– Не нашего она рода. Дух, избранный наполнить это тело, не явился. А то, что вы вызвали к жизни…

И она замолчала. Женщины, принесшие ребенка, отступили от целительницы, смотревшей теперь на дитя так, словно в родильной пеленке клана лежала какая-нибудь скользкая тварь из окрестных болот.

Мафра медленно повернула голову, на миг останавливая взгляд незрячих глаз на каждом лице.

– Пусть никто не думает отдать ее Темной Смерти, – резко приказала она. – Тело ее – нашей крови, и кости ее – наши кости. Вот что мне надлежит вам сказать: мы должны привязать к себе то, что вселилось в это тело, потому что это Сила, которую ребенок должен научиться использовать для себя. Направив эту Силу на помощь тем, кому благоволит, он станет могущественным орудием и оружием.

– Но ты не дала ей имени, Мать клана. Как она может жить в доме клана, если не носит нашего имени? – отважилась тогда я, смелейшая из всех.

– Не мне давать ей имя, – медленно произнесла Мафра. – Спроси об этом у Сияющей.

Уже настало утро, и туман плотным покрывалом заволок небо. Но, словно вызванная ее словами, к женщинам спорхнула большая серебристая ночная бабочка из тех, что танцуют в темноте. На миг она присела на детскую пеленку, тихо взмахнула широкими, с ладонь, крыльями.

– Турсла, – сказала целительница.

Так звали деву-бабочку из древней песни о Турсле и Жабах-демонах. И так дитя с чуждой клану душой получило имя – такое же нездешнее и звучащее предвестием злой судьбы.

Турсла жила среди народа Тора. По обычаю торов, она не называла матерью свою родительницу. Каждое дитя клана было родным для всех старших своего Дома и всех своих сверстников. С тех пор как сама Мафра заступилась за нее и сами болота послали ей имя, Турслу не выделяли среди других детей, которых стало теперь так мало.