– Тебе подобные служили мне, – продолжала вибрация, которая была речью. – Служили долго, и хорошо служили. И я никогда не отказывал им в награде. Ибо, когда питаюсь я, питаются и они. Взгляни!

Он протянул верхний придаток, быть может заменявший ему руку, и я увидела, что пища его воистину становилась его частью. Но не по доброй воле. Тех, кого он поглотил и продолжал питать, как свою плоть, терзало сознание случившегося, а сознание это сохранялось веками и не угасало. Став частью Этого, они принуждены были питаться таким же образом, обрекая себя на продолжение бесконечной муки.

У меня на глазах тот длинный отросток протянулся еще дальше и вернулся, сжимая корчившееся ядрышко одной из серых теней, что я видела на равнине. Сидящий на троне усилил хватку, вминая серое в свою плоть и обрекая новую жизнь на ужас и отчаяние.

При этом зрелище меня осенило. Тот всадник из ущелья был порождением мысли и питался ужасом – и Это питается и набирается Сил теми же средствами.

Мне говорили когда-то, что люди способны создавать в своем воображении богов, наделяя их собственными чувствами, только гораздо более значительными, чем могли породить ум и сердце человека. Быть может, так родилось и Это – чтобы служить народу, сделавшему его своим богом и питавшему его из поколения в поколение, пока он не перестал полагаться на добровольно принесенные жертвы, не получил настоящую власть над человечеством и не основал собственное царство.

И если это так, тогда оружием против него послужит… неверие. Им я должна вооружиться, вопреки свидетельству собственных чувств. Взгляд его глаз не отпускал меня, и из них волнами изливались ужас и отчаяние, порожденные в нем многими поколениями поклоняющихся.

– Маленькая тварь… – Он снова затрясся в беззвучном демоническом смехе. – Я есть, я существую – не важно, из какого маленького зернышка мысли я родился. Взгляни на меня!

Туман сгустился и вылепил из себя тело. Это нагое тело было поистине божественной красоты – порочной красоты, нагло мужественной. Диски сжались до обычных глаз на лице, черты которого действительно принадлежали высшему, безупречному существу.

Но я еще не забыла, кто он и откуда взялся. Я цеплялась за это понимание. Здесь не видно костей и истлевшей плоти, но они – его истинное обличье.

– Гляди на меня! – вновь прогремел приказ. – Женщины твоего рода взирали на меня с удовольствием, пока ваш мир мне не наскучил и по земле не пронесся тот, кто закрыл Ворота. Взгляни – и приди!

Я вновь ощутила в себе то же гнусное наслаждение. И выставила против него выучку – аскезу, которой мы, одаренные, учимся подчинять все позывы тела. Правда, меня чуть потянуло к нему, но решимость твердо удержала на месте.