В охватившем ее мраке послышался гортанный, булькающий смешок – злой, угрожающий. И в этой тьме она увидела…

Круг камней и облепившие эти камни… нет, не облепившие – это только казалось из-за их рыхлых тел. Нет, они сидели, все развернув к ней уродливые головы, и в их выпученных глазах горела злобная радость победы. Герта вспомнила. И закричала – уже не взывая к Древней Силе, а выплескивая страх, который считала минувшим, забывшимся.

Надо бежать или хотя бы вскинуть руку, заслониться от этих глаз. Но девушка знала – как ни закрывай глаза, от этих не спасешься. Жабы Гриммердейла! Когда-то она безрассудно прибегла к их власти, потом обманула их, победила – и вот они вернулись.

– Госпожа!

Оклик прозвучал издалека, из дальней дали, где не существовал этот ужас. Но голос как будто имел Силу против этих тварей, потому что Жабы словно вылиняли. Измученная Герта открыла глаза.

Свет двух лампад освещал мудрую и строгую Ингелу – травницу и целительницу. Должно быть, уже погас тот тусклый день, на который она бесконечно таращилась сквозь толстое оконное стекло. Пальцы Ингелы охватили вялое запястье девушки. Ее глаза из-под складчатого полотняного платка словно искали чего-то.

Герта собралась с силами. Во рту было сухо, словно пеплом присыпано.

– Ребенок? – хрипло и тонко выдохнула она.

– У тебя дочь, госпожа.

Дочь! От чистой радости у Герты часто забилось сердце. Она с усилием подняла тяжелые, будто окольцованные свинцом руки. Как обещала Гуннора, в ребенке ничего не будет от породившего его насильника. Девочка только ее, только ее дочь.

– Дай… – Голос был еще слаб, но жизнь, а теперь и воля быстро возвращались. – Дай мне дочь.

Травница не двинулась с места. На руках у нее не было тепло закутанного кулька. Девушке показалось, что взгляд женщины стал еще острее, в нем крылось что-то непонятное Герте.

Она попробовала приподняться на кровати:

– Мертвая? – Ей казалось, она сумела скрыть раздиравшие ее изнутри чувства.

– Нет.

Травница наконец шевельнулась. Нагнувшись, она взяла из сундучка-колыбельки сверток, издавший вдруг душераздирающий визг и забившийся в тугих пеленках.

Если не умерла, что же тогда? Герта ясно видела в лице травницы отсвет несчастья. Она протянула руки, приказала им не дрожать, укрепила душу перед любым ударом судьбы.

Младенец, несомненно, был живехонек. Он усердно пинал пеленки и извивался. Перехватив сверток, Герта решительно отвернула край одеяльца, чтобы увидеть обещанное Гуннорой дитя – ее, и только ее, дитя.

Она увидела сморщенное красное тельце новорожденной и тогда поняла! На миг в ней всколыхнулось такое отвращение, что зло, как видно, дремавшее в ней с зачатия этой новой жизни, рвотой подступило к горлу.