25-го января 1943-го года, совершенно неожиданно для себя, я оказался на совещании, которое проводил генерал Хейнрици, и смог более точно узнать обстановку вокруг нас, а потом был посвящен в планы командования. Бункер командующего находился в районе Кремля, от которого в ходе прошлогодних боев осталась огромная груда кирпичей, и раньше он служил убежищем для Сталина. Впрочем, речь не об этом, а о нашем положении и планах.

В Москве оставалось больше ста сорока тысяч боеспособных солдат, десяток танков и три десятка бронетранспортеров, около трехсот пятидесяти орудий и минометов. Боевой дух войск упал. Продовольствия нет. Топлива нет. Боеприпасы на исходе. Съедены все лошади и собаки. Зафиксированы случаи каннибализма. Транспортная авиация, которая должна была ежедневно сбрасывать нам продукты, медикаменты и боеприпасы, понесла серьезные потери и по требованию Геринга ее полеты временно прекращены. В госпиталях больше тридцати тысяч раненых и обмороженных, которых нечем лечить. Группа армий "Центр", несмотря на подкрепления, которые в последнее время постоянно перебрасывались в ее распоряжение со всех направлений, деблокировать Московскую группировку не смогла. Вокруг города шесть советских армий и они вскоре перейдут в наступление, добьют окруженных немецких солдат и объявят о первой крупной победе Советского Союза над Германией. Берлин требует держаться. Однако генерал Хейнрици принял решение идти на прорыв. Последняя попытка. Другой уже не будет. Раненые остаются в госпиталях. Прорыв будет осуществляться по трем направлениям: Красная Поляна, Наро-Фоминск и Малоярославец. Хорошо бы собрать все силы в единый кулак и ударить в одном месте, чтобы наверняка проломить оборону Красной армии, но это невозможно из-за слабой дорожной инфраструктуры. Всю ответственность берет на себя Хейнрици, а командующий группой армий "Центр" хоть этот план и не одобрял, был вынужден смириться, и заверил его, что организует встречные удары.

С Хейнрици никто не спорил. Все понимали, что он прав. Москва, конечно же, символ. Но губить ради промороженных развалин остатки войск преступно и глупо. А Берлин не понимал, что немецкие солдаты на грани и лучше примут смерть в бою, чем гибель от голода и холода в промерзших московских подвалах.

Мое мнение никого не интересовало. В очередной раз я стал исполнителем чужой воли и был назначен в арьергард войсковой группировки, которая двинется на Малоярославец. Хорошо это или плохо? Тогда я об этом не думал. Куда ни кинь, всюду клин. Все просто. Впереди честный бой и под моим командованием все еще четыре тысячи солдат, которых я собирался вывести из ловушки.