К тому времени на корабле я уже миную половину дороги.

А потому стоит взять себя в руки, не дать увлечь чувствам и спокойно сесть на свернутых канатах или подумать о завтраке. Это лишь маленький предмет, который можно носить в кармане, содрать с головы пленника одним движением, поскольку он вызывает интерес и притягивает внимание, а понять его назначение можно самому и без особого труда. Мелочовка, которая почти за два года могла десятки раз перейти из рук в руки. Могла быть отобрана силой, проиграна в досочки или камни, снята с лица мертвеца, подарена родственнику как часть долга или куплена в лавке.

Эти очки за пятьдесят евро могли бы рассказать мне захватывающую историю, но допрашивал бы я не очки, а крысоподобного Человека Змея, который носит их сейчас на носу.

И все же я знаю порядком. Знаю, что никто не любит Змей, а потому между ними и остальными не слишком много контактов. Вещи, которые переходят из рук в руки, а к таким несомненно принадлежат и противосолнечные очки с антибликовым покрытием, автоматической поляризацией и фильтром УФ Visconti Vector, странствуют от одного Змея к другому. А значит, я – в нужном месте.

На корабле, что плывет в Землю Змеев.

Как можно быстрее.

Мне дают кусок сыра и кубок скисшего овечьего молока, а еще кусок лепешки. За бортом проплывают скалистые берега фьорда, над ними встают обрывы и пуща. Снизу непрерывно доносится скрип и плеск пятнадцати пар весел. Неравномерно. Гребцы еще неловкие, наверняка некоторые впервые в жизни держат весла.

Мы плывем.

Я схожу под палубу на носу, чищу Ядрана и позволяю ему упереть свою большую башку в мое плечо. Глажу его по выгнутой шее, приговариваю успокаивающие банальности на польском и хорватском. Хорошо порой произнести несколько слов на нормальном языке.

Рулит большой лысый мужик, с которым я познакомился в доме Скифанара, сражаясь с черным плющом. Грунф Колючее Сердце.

Что за имя!

Он неразговорчив и крайне скептичен, но, похоже, меня уже принял. Сидит на деревянном релинге кормового отсека и упирается ногой в кожаных чижмах в изогнутый румпель. Это главный рулевой Атлейфа, как я слыхал. У Грюнальди был собственный корабль, но его нет. Пропал корабль и весь экипаж, кроме восьми человек. Я все еще не знаю, при каких обстоятельствах.

Я сажусь рядом с рулевым и гляжу на реку. Наш молодой капитан закрылся в кормовой каюте со своими новыми невольницами. И теперь мы слышим выразительные ритмичные девичьи стоны. И длится это с утра.

Грунт усмехается в усы и топает:

– Ну-ка, тихо там! Править невозможно!