Меч ударил, словно в мокрый снег, перерубая цель, несколько раз зацепив по дороге что-то твердое. Дрожащий в воздухе львиный рык сменился протяжным стоном, словно сигнал корабельной сирены, а потом смолк.

Он выскочил в реальный мир и одновременно услышал, как два тяжелых предмета падают на землю с мокрым хлюпаньем, и почувствовал липкие, горячие брызги на лице.

– Вот и зарубил собачку da piczki materi, – рявкнул Драккайнен. – На хрена ж ты на меня бросался?

– Говорили, ты быстро двигаешься, – сказал Спалле. – Но это, пожалуй, слишком. Я не сумел заметить, как ты выхватил меч.

– Да ладно, – легкомысленно ответил Драккайнен. – Ничего сложного.

Над входом обрушился кусок стрехи, как по линейке отрезанный кончиком клинка. Моряки взглянули на него в молчании.

– Чуть промахнулся, – сокрушенно признался Вуко.

Внутри было темно. Они вошли один за другим в густой, почти горячий смрад гнили. Спалле раскашлялся.

– Нечего здесь искать, – сказал глухо Драккайнен откуда-то из темноты. – Выйдите, я его отрежу.

– Что отрежешь?

– Этого твоего Дрофнира. Повесился на притолоке.

* * *

Висел тот уже пару дней. Труп был одеревеневший, с широко расставленными руками, рот заполнял распухший фиолетовый язык, лицо почти полностью почернело.

– Руки у него были свободны, двери – закрыты изнутри, – сказал Драккайнен. – Сам повесился.

– А где его женщины? Его невольники? Дети?

– Внутри был только пес.

– Мне думается, – сказал неторопливо Спалле, – что ты – Деющий. Знаешь такую песню, чтобы он говорил?

– Я не знаю никаких песен.

– Я слышал, как ты говоришь с конем на его языке.