Я чуть раздвинул тростник, вплетенный в сеть, чтобы на него взглянуть.

Он же сложил весла и вынул длинную жердь, заканчивающуюся крюком, которую погрузил в воду. Мне сделалось жаль бедного темного дурня, который ищет свои ловушки на крабов и моллюсков, хотя прошла гроза, рекой прошла вчера волна наводнения, волоча военный мусор, а те его ловушки и сети разрушены либо плывут теперь к морю.

Однако рыбак что-то нашел и теперь волок это к своей лодке, продолжая напевать сквозь стиснутые зубы.

Я присмотрелся внимательнее, и оказалось, что веселый рыбак волочет труп. Ему удалось подтянуть останки к борту и прихватить за шею, после чего он, постанывая, перевернул его и расстегнул пояс; забросил тело в лодку, обыскал одежду, ощупал шею и нашел какой-то амулет, который через миг тоже стукнул о доски лодки, а потом снял еще и сандалии – и оттолкнул труп своей жердью, отсылая его в дальнейший путь по течению.

Мне сделалось дурно. Я увидел, как он, все еще напевая, пошел на веслах к следующему дрейфующему по реке телу, увенчанному, словно мачтой, торчащей из спины длинной стрелой. Вынул складной ножик, после чего срезал стрелу и снял с мертвеца желтую куртку маранахарского тимена пехоты. В задумчивости вложил палец в дыру от стрелы, словно прикидывая, имеет ли смысл ее зашивать.

Я долго смотрел, как он плавает туда-сюда по реке, глядел на него со смешанным чувством презрения и сочувствия.

Он обворовывал трупы, но что для него какие-то сражения в городе? Что ему до того, будет ли и дальше править император, какой-то там кирененец и который желал построить лучшую страну, или же отныне над ним встанет какой-то там Кодекс Земли, подземный культ, а властью теперь станут не императорские чиновники, а жрецы в масках? И значит ли это, что дармовые сандалии и куртка должны уплыть по реке? Ни император, ни жрецы никогда не давали ему сандалий. Дал их ему мертвый солдат. Теперь он наденет их на старые полотняные сапоги и не только сделается элегантнее. Теперь сапоги эти прослужат ему намного дольше. Остальное он продаст и сумеет купить себе дурры, хлеба или мясных грибов. Или древесного угля на зиму. Или масла.

Так это выглядело, и не было никакой разницы, нравится это мне или нет. К тому же мне казалось, что знай этот славный рыбак, кто сидит в нескольких шагах от него, в тростнике, то и ловля его закончилась бы совсем по-другому. Оттого я держал в ладони свой посох путника с чуть выставленным острием.

Рыбак через какое-то время уплыл, и я снова остался в одиночестве. Чем дольше я так сидел, тем сильнее ощущал, как растет во мне беспокойство. Боялся я и за Бруса, и за себя. Не мог сказать, как долго его уже не было, но мне казалось – долговато. Но, что бы ни случилось, мне все равно пришлось бы ждать ночи, чтобы отплыть.