Брус выплыл на середину реки, сидя голым, даже без набедренной повязки, после чего потянулся и вынул деревянную затычку. Лодка наполнилась водой и погрузилась в глубины, а проводник мой подплыл, тихо пофыркивая, к берегу, почти невидимый в темноте.

С этого момента единственным укрытием для моей головы стала жесткая, словно миска, шляпа странника, плетенная из коры и пропитанная смолой, а еще – соломенный плащ от дождя.

– Запахни куртку наизнанку, как я, – сказал Брус. – Этот кастовый желтый слишком яркий, ты светишься, как факел.

Внутренняя сторона куртки была обшита неброским темно-коричневым материалом, который и вправду был едва заметен в темноте.

– Теперь подтяни ремни корзины так, чтобы она сидела уверенно, как седло на конской спине. Она не должна тебе натирать. Старательно завяжи тесьму шляпы. Затяни ремешки сапог. Лодыжки должны быть стиснуты.

Вынул из-под рубахи Предмет – «глаз севера». Стеклянный шар, в котором плавал погруженный в воду камень, напоминавший глаз: поворачивался зрачком всегда на север. Я обрадовался, что у Бруса он есть.

Мы зашагали через пустые заводи, которые еще недавно были опаснейшими из болот. Теперь здесь зияли лужи да неглубокие ямины. За месяцы суши ушла отсюда почти вся вода.

Брус двигался ровным, ни слишком быстрым, ни слишком медленным шагом. Посох забросил через плечи и перебросил через него руки.

– Я думал, посох странника служит, чтобы подпираться, – заметил я.

– Дело привычки, – пояснил он. – Многие годы я носил так копье. Во время марша руки устают не меньше ног.

– Но так в тебе за милю заметен солдат, – сказал я. – А может, и бинхон-пахан-дей.

– Сотник не носит копье сам, – сказал он. – Сотник возит свою жопу на конской спине.

Однако посох он снял и стал опираться на него, словно настоящий путник.

Когда странствуешь ночью, время течет медленнее и тянется немилосердно. Не на что смотреть. Везде лишь тьма разных оттенков. Пятна, на которые перемещается взгляд, быстро начинают выглядеть как угроза. Мы шли и шли, пока от корзины у меня не начали болеть плечи и я не почувствовал, как она тяжела.

А потом мы шли дальше.

Наконец я спросил Бруса, когда мы отдохнем.

– Полночь еще далеко, – ответил он. – Ночь только началась.

То есть не прошло даже часа. Я был уверен, что уже почти час волка и что скоро рассвет.

Порой ноги наши начинали погружаться в чавкающую грязь: приходилось обходить такие места. Болота воняли, над ними кружили стаи невыносимо жалящих москитов.

До утра мы прошли еще довольно долго, а место для остановки нашли, когда уже развиднелось.