Человеческие глаза, которые обвиняюще на меня смотрят.

А я смотрю на свои ладони, покрытые липкой горячей кровью: они пахнут железистой вонью сырого мяса.

Лежащие на полу глаза подрагивают, а потом вдруг из них проклевываются черные тонкие ножки, делающие их похожими на пауков.

Я отпрыгиваю под стену и пытаюсь вспомнить, есть ли у меня в седельных сумках что-нибудь от шизофрении. Но я на Мидгарде, тут любое безумие может обрести тело – и всякое может оказаться реальным.

Я контролирую дыхание.

Игнорирую трясущиеся ноги, руки в потеках дымящейся крови, глаза, ползущие ко мне, постукивая ножками по доскам пола, вьющихся тут и там червяков, которые прогрызли себе дорогу изнутри моего тела.

Дышу. И перехватываю контроль над ситуацией. Силой. Противу фактов. Словно объезжая ошалевшего коня.

Дышу. Втягиваю воздух носом, выпускаю ртом. Давлю на висок, несколько раз ударяю себя по лицу.

– Perkele kukka… niitty… – шепчу беззвучно. Глаза ползут ко мне по полу, я слышу поскребывание черных тонких ножек. Шепот превращается в крик.

Скрежет прекращается.

Я открываю глаза.

Нет глазопауков, нет червей и пятен крови. На полу растут цветы. Упрощенные, синтетические, словно украшения, созданные кондитером из безе или пенки. Если бы морозные узоры на стекле были трехмерными, выглядели бы так же.

Цветы превращаются в пар, что поблескивает, словно микроскопическая бриллиантовая пыль, разлетающаяся в воздухе.

У меня на руках нет крови, на полу осталось лишь шипящее пятно регенерационного напитка с пивом.

Некоторое время я сижу на постели, потом нахожу в багаже нераспечатанную пачку «Half and Half» и набиваю трубку.

Жду, когда у меня перестанут трястись руки.

А потом вытаскиваю из вьюков свежую одежду.

* * *

Маленькие полукруглые деревянные дверки со скрипом уступают, выпуская меня на узкие ступени.