У подножия лестницы, на прикрытом шкурой сундуке, полулежит крупный мужчина с лысым черепом. Хотя я иду тихо, он просыпается и вскакивает на ноги.

Перечеркнутое татуировкой лицо, просиявшее вдруг широкой, волчьей ухмылкой, кажется почти красивым.

– Живой! – кричит радостно Грунф Колючее Сердце. Одна огромная лапа сдавливает, будто клещи, мое предплечье, вторая приобнимает за загривок. Я отвечаю тем же жестом, мы соприкасаемся на миг лбами.

– Живой! – орет Грунф куда-то вглубь дома. – Живой! Ульф живой!

– Как долго я спал? – голос у меня такой, словно глотка отполирована наждаком. Слышу шум и перекрикиванья.

– Сегодня третий день, – отвечает Грунф. – Мы дежурили попеременно! Боялись! Под дверьми был виден свет, потом он погас, слышалось ржанье лошадей и вой волков. Когда Атлейф заглянул внутрь, на него набросились нетопыри! Как он убегал! Уж и скальд начал напевать песенку о стирсмане, которого в собственном дворе пугают нетопыри! Под дверью лилась кровь, потом исчезла. Мы уже и за жрецом посылали. Но ты жив!

– Ягоды мне навредили, – говорю. – Где тут у вас баня?

– Как мы тебя принесли, – рассказывает кормчий, – и уверились, что дышишь, бабы едва не подрались за право тебя обмывать. Потом закрылись с тобой в бане втроем.

– При случае покажешь, какие именно, – говорю я. – Надо повторить, а то я ничего не помню.

Очаг в бане еще горячий, есть тут и несколько котлов кипятка.

Сперва я лью воду на камни и сижу в клубах горячего пара, хлеща по коже веником, затем погружаюсь в бочку с ледяной водой, добавляю немного теплой и принимаю нормальную ванну. Тянется оно с час, и вот я – впервые за много месяцев – чист.

После парной и купания чувствую себя лучше, хотя у меня все еще кружится голова, и я слаб как младенец.

Девушка ждет меня перед баней. Молодая, со смуглой кожей и темно-фиолетовыми волосами, связанными в конский хвост. У нее полные губы, выпуклый нос и влажные глаза серны под выразительными бровями.

– Грюнальди говорил, что ты сперва будешь спать, потом купаться, а потом есть. Сказал, что раньше мешать тебе нельзя. Даже Атлейф ждет. Ты, должно быть, кто-то важный. Они стол накрыли, как на Солнцеворот, и ждут. Уже два дня ждут.

– Грюнальди?! – прерываю я, хватая женщину за плечи. – Ты сказала Грюнальди? Он жив?!

– Конечно жив. Пришел сюда на зиму со своими, как и многие другие. Забрали детей, припасы, стада, коней и лодки. Не оставили Змеям ничего, а весной мы их побьем. Вытолкаем назад в их горы.

– Погоди… – я сажусь, ослабевший от облегчения, на какой-то сундук. – Значит… Грюнальди не убили… а те Змеи…