…Да только тут повело по сторонам, пораскачало мою лодку загробную, а воздух зарубил перед глазами, и силюсь я рассмотреть его, но всюду вымарано, словно написанное чернилами. «Оно… — подумалось. — Божьи черновики…» Но тотчас — всё синее, будь то Тучный бог или вода, и… Как рукотворные ангелы подхватили — под спину и к влажности примяли, земле уютно-тёплой… А я чуял их улыбки блаженные и докосновение тлетворно-приторное. А клыки ж-жжуррчали… Блажж-женно, блаж-жженно… — прямо в чернозём, растекаясь пуховыми крыльями по оторопелым тыквам и водянистым беспомощным огурцам… А мне ясно дышалось землёю, её обморочным телом, грязно-безобразным.

Очнувшись от слащавого перегрева, я подскочил как ужаленный… Межзубно сцедив: «Науськали…» и рванул ошпаренно через поля — напрямик к заброшенной колокольне. А ржаные отпрыски тыкались всё в меня, по-особому неприветливо. Колко, до крови… Может, и взаправду то черти были?..

«Он прощает…» «…по-подобию своему…»

Пустота, давшая трещину мрачной благоговейности, давным-давно отсырела и блеяла тишиной в неизведанное — в иную, не похожую ни на что жизнь. На медовые сласти, на урчащие неприкаянными Духами венки шиповника, на загадочный мир Бабушки, с её саратовскими трещотками, медными тазами в расписных алтайских узорах. На тисовые украшения, от чего-то жгущиеся в чужих руках… Здесь вся внутренность была во власти плесени, непотребно-погребальной и неизбежной… Да чего ещё ей плодить-то, если тут всё святое как прежде было, так и осталось. Я стал мысленно обживать святилище. Оно ведь никуда не испарилось, не исчезло в наваждении, просто спит… для иного прихода, где Безбрежное и Страстное распластало теперь своё тепло… Под барабанную дробь пустотную, играющую подкупольным Вышним Акробатам — по-своему гуттаперчевым, но Бессмертным…

А Храм… — ему от себя не деться. Только новые прихожане изменили понятие «Цели». Она приобрела какой-то вид: мокрый и сороконожистый…

Я разыгрывал в сознании то, что, по моим представлениям, должно быть частью Храма: вот здесь — «алтарь», тут, наверное, место «клиросу», «исповедальня», и дальше-дальше… Я точно не знал; ещё, как это выглядит, но… ведь звучало торжественно!.. Обставил Вселенское Пространство всё сплошь образами, от прогнившего пола Преисподней до самого окошечка Небесного… В любом уголке сновали кошки призрачные, и было в каждом по изображению лишь единственной части тела, — но зато огроменной… «Ноготь… Ресница… или даже родимое пятно…» — мысли путались под ногами невзрачными головастиками. А кошки доброжелательно ластились ко всякому наполненному сумасбродством вздоху…