…Бабушка разгребла землю ладонями. «Вот, богатыри, — показала нам Ба следы „бесчинств“, — вроде отметин-то как и не было, а траве да червям „на орехи“ досталось. Потому, что вы да я орудием сердце земляное рыхлите. Оно-то поболит-поболит да и даст всходы. За Красным Зерном уход надобен».

На что Лёнчик пытался растерянно возразить: «Так мы же того не хотели…»

Но Ба была непреклонна: «Вот и я здесь не огород вскапываю!..» — и засмеялась, пронзительно и обречённо.

«А-аа жж-жиззнь с-сс ним-мми т-тта-аак м-ммежж-дду м-мметит-т. А-аа н-нну, к-кка-ак п-праа-м-м-меж з-зубоф-фф Я-аа-нгель-с-сских?..»

Соседи нашу Ба обходили стороной, за то лишь, что «не от мира сего» она им казалась. Заметят — моргнут и… нырк в хатку пугливо. Кроме старика одного, которого все в округе считали беспамятным: «Неча, мол, днями без продыху куролесить по дворам с колотушкою…» А старик им вещал, что вроде как «Судный День на Пороге».

Безумный своими затаёнными инструментами вестник был единственным из близживущих, кто всегда глядел Бабушке прямо в лицо. Глаза в глаза… И тогда его Пустота и Прозрачность её встречались друг в друге. А затем, переплетаясь, тянули унылую-супружнюю песнь о Конце всех Времён.

Иногда даже ночью слышалось его сумеречное шарканье.

«А подд-ле б-боо-гги т-танцу-у-ют па-аа-дди и-и Ска-аа-ма-рр-рохи от з-завис-стти п-пааа-г-гибли б-бб…»

К изумленью, приметил я, что Бабушку боль ни своя, ни чужая не обихаживала. Видно, Ба была к ней нечувствительна.

Иногда я даже сердился на неё, что не в силах загадки её раскусить, как орешки дикие. Однажды спросил её про картинку тканую, где два мальчугана боролись, только очень уж как-то по-родственному да заискивающе-к-силе: лицо одного орошалось слезами непрозрачными, сукровичными, а взгляд — ликования преисполнен.

Ба, а кто из этих двоих победитель? Тот, Смеющийся?..

— В глазах хохочущих плавают дохлые рыбы, к самым Небесам брюхом пузыристым… И-иихх… Т-шшш… Батый… Не то и тебя Луна услышит. Его-то лишила она горечи победной… Да смотри внимательно: вкруг столько овечьих туч раскудрявилось, что неясно: люди то, под облака ряженные, или Боги сошли в узкоокие чадовы тулова… А собрат его — он от лёгкости… собою плачет… — словно скороговорку, выпалила мне Бабушка.

— Какой-такой лёгкости, Ба?..

— Что не ему глазами Бога кормить.