Она пристально посмотрела в зеркало и сказала тихо:

– Извини, если что было не так, но ведь ты фактически изнасиловал меня. Я была не готова. А теперь ты увидишь, я другая. Я многое могу… только приходи… – из глаз выкатились две слезинки и прочертив по щекам мокрые дорожки, шлепнулись на пол, – ну, почему?!.. В чем я виновата?!.. – если б зеркало не было стеклянным, она б, наверное, кинулась колотить по нему со всей силы, чтоб достучаться до жестокого, но самого желанного в мире существа.

Слезы не подействовали, и Валя вздохнула; потушив свет, поплелась в спальню. Внезапно пришла страшная мысль, что ей совершенно не хочется жить – жизнь утратила ту единственную, светлую краску, которая в ней была, а остальное, черно и бессмысленно. Валя рухнула на диван и снова заплакала, обхватив руками подушку.

Она даже не думала, что в человеке может быть столько слез. Подушка стала совсем мокрой, и пришлось перевернуть ее на другую сторону; правда, мысль о самоубийстве отсеялась сама собой. Валя знала, что не в состоянии лишить себя жизни (то ли в силу слабости характера, то ли, наоборот, по причине его силы, способной терпеть любые муки, но пройти до конца отмеренный свыше отрезок времени). А сейчас она плакала над своей потерявшей смысл жизнью – жизнью до вчерашнего дня, и после него (вчерашний день являлся исключением и сосредотачивал в себе весь непонятный, но единственно существующий смысл).

Прошлую жизнь, с самого первого детского воспоминания, она уже проанализировала и пришла к выводу, что этой жизни просто не существовало. Ее не стоило проживать, и родиться для этого не стоило (правда, тогда она об этом еще не знала). Теперь знает. Казалось бы, можно что-то изменить, ведь впереди у нее, наверное, достаточно времени …но если не повторится вчерашняя ночь, то ничего не изменится… И эта утверждение вносило в сознание панический ужас – как жить, делая вид, что существование интересно и необходимо кому-то (в первую очередь, самой себе), но в то же время знать, что это не так. Жить, зная, что все, ожидающее тебя впереди, бессмысленно…

Вот, об этом она и плакала. Плакала совершенно беззвучно, лишь вздрагивая всем телом, потому что перед этим рыдала, билась в истерике, издавая страшные, похожие на хрип горловые звуки, а теперь силы покинули ее.

Ждать больше не имело смысла. Ей стало холодно. …Может, если надеть рубашку и свернуться калачиком, удастся хотя бы уснуть? Это будет хоть маленькая радость, маленькое утешение сегодняшнего дня… Она вытащила из-под подушки руку, вяло подняла ее, и тут какая-то упругая сила стала обволакивать ее, тесня к стене. Все произошло так неожиданно и так нежно. Сначала она решила, что обессилившая рука сама клонится вниз и сейчас просто упадет на постель, но рука не упала. Валя почувствовала, что ее тело медленно поднимается, переворачиваясь на спину, и знакомая тяжесть покрывает его. Она так жадно вздохнула, что перехватило дыхание; выгнулась, поднимаясь над постелью (вчера такого не было). Ее голова свешивалась к подушке, пятки едва касались простыни, и упругий туман втягивал ее в себя. Попыталась обнять, охватившее ее нечто, но руки крестом сложились на груди. Нечто оставалось бестелесным, зато его прикосновение вносило в тело такую здоровую силу, которой она никогда в жизни не ощущала. Панические страхи и самоуничижительные мысли стремительно покидали ее; хотелось наслаждаться жизнью, причем, она чувствовала это физически, как будто освобождалось место в сознании и тут же заполнялось другими мыслями, требующими немедленной любви и радости удовлетворения. Удовлетворения не такого, как когда она елозила руками у себя между ног, а…