Невидимое за гигантским сооружением солнце безжалостно жгло широкую дорогу, по которой двигались похоронная процессия. Несколько смуглых мужчин в белых юбках несли похожие друг на друга кувшины. За ними другие носильщики тащили деревянные сундуки. Часть из них были тяжелыми (их несли по двое), а часть, легкими. Те, кому достались легкие, шли не напрягаясь, с любопытством поглядывая по сторонам – наверное, бывать в этих местах им приходилось не часто.
За носильщиками следовало двое салазок. На одних опасно покачивались пузатые сосуды, а на других под небольшим навесом покоилась мумия, уже высохшая и потерявшая сходство с реальным человеком. Рядом шел бритоголовый жрец, одетый в длинный, до самой земли, белый передник. Хорошо поставленным, но равнодушным голосом, громко и протяжно, он повторял одну и ту же фразу: – С миром, с миром к Великому Осирису!.. За салазками беспорядочно двигалась группа женщин, голосивших, совсем как в России на деревенских похоронах; при этом они вполне натурально рвали на себе волосы и били кулаками в грудь.
Случайно ли Витус оказался в Городе Мертвых или Алекса преследовала конкретную цель, определяя место, он не знал; как и не знал, что делать дальше. Когда он являлся „светилом“, все обстояло проще – он мог свободно перемещаться в любую точку пространства, а теперь, похоже, стал равным среди равных…
Процессия скрылась за углом, и только заунывный голос жреца и вопли плакальщиц нарушали тишину. Витус попытался сосредоточиться. Во-первых, он по-прежнему понимал чужой язык. Это уже хорошо, иначе б он вряд ли просуществовал здесь дольше, чем до первой встречи с настоящим египтянином. Во-вторых… Витус опустил глаза, разглядывая свое тело. Больше всего он боялся увидеть себя голым, ведь даже рабы здесь носят набедренные повязки. Как он смог бы объяснить свой вид? Но Алекса позаботилась и об этом. Правда, технически он не представлял, каким образом ей удалось облачить его в передник, совсем такой же, как у жреца, руководившего похоронами.
Тем не менее, что-то требовалось предпринимать, ведь теперь ему, скорее всего, придется, и есть, и спать; теперь он не сможет неделями висеть в небе, лишь изучая происходящее внизу. Теперь это его жизнь, и он в ней просто человек, ничем не отличающийся от остальных… хотя нет, одно внешнее отличие все-таки имелось – цвет его кожи остался намного светлее, чем у „аборигенов“.