– Я не понимаю, – хриплым шепотом произнесла Сона.

– Он хочет сказать, – вмешалась Корделия, – что отец не защищался, пока убийца не подошел вплотную.

– Но почему? – горестно воскликнула Сона. Она вцепилась в полу пальто Элиаса, сжала ткань в кулаке. – Почему ты не боролся, Элиас? Ты, воин, который победил Верховного Демона…

– Матушка, не нужно, – перебил ее Алистер. – Он не стоит этого…

Корделия больше не могла этого выносить. Выдернув руку у Джеймса, она бросилась прочь из Оссуария, прочь от серой восковой фигуры умершего отца, прочь от рыдающей матери.

Она пересекла каменную площадь и нырнула в какую-то нишу. Корделия хотела спрятаться, но очутилась в начале длинного, тесного коридора, уходившего во тьму. Это зловещее зрелище заставило ее остановиться. Она привалилась к стене и даже сквозь шерстяное пальто почувствовала, как холод от камней просачивается в ее тело.

Иногда она сожалела о том, что не умеет молиться Разиэлю, как другие нефилимы, но ее не учили общепринятым молитвам. Родители Корделии равнодушно относились к религии, объединявшей Сумеречных охотников. Эта религия заключалась в почитании Ангела, который дал своим детям силу и тем самым обрек их на жестокую судьбу. Поклоняться Разиэлю означало помнить, что ты не имеешь ничего общего с теми, кого ты поклялся защищать. И что даже в толпе ты навсегда будешь одинок.

– Маргаритка?

Джеймс подошел совершенно беззвучно и, прислонившись к противоположной стене коридора, взглянул Корделии в лицо.

– Тебе не обязательно было с нами ехать.

Ее шепот вызвал в коридоре слабое эхо. Потолка она не видела; возможно, до него было два фута, возможно – тысяча.

– Я поехал с вами ради тебя, – сказал Джеймс. Она подняла голову. Его фигура среди теней была черно-белой: черный костюм, белая рубашка. Волнистые пряди, спадавшие на бледный лоб, были подобны мазкам черной краски на белом холсте. – Потому что хотел этого. Хотел поддержать тебя.

Корделия прерывисто вздохнула.

– Понимаешь… мне противно было видеть его после того, как он вернулся из Басилиаса. – Это было не совсем правдой: неприязнь возникла в тот день, когда Алистер рассказал ей о пьянстве Элиаса. – Я не обрадовалась его возвращению. Даже не притворилась, что счастлива. Не навещала его. Не приглашала к себе. А теперь его больше нет, и я потеряла надежду примириться с ним, простить его, понять.

– Мой отец… – Джеймс смолк. – Мой отец когда-то сказал мне, что иногда примириться с другим человеком невозможно. Бывает, что приходится искать это примирение в своей душе. И тот человек, который разбил тебе сердце, не может залечить рану.