— Кушай, кушай, хозяечка, — говорила Коза, растирая Улле ноги. — Ох, заледенела как, силы небесные. Рази можно, босая — да по снегу! Ну, ничо, щас отогреешься, легше станет.

Бран сел. Коза мельком, невнимательно посмотрела на него, и тут же отвернулась. Достала из котомки башмаки с меховым высоким голенищем, обула Улле на ноги, завязав сверху ремешками.

— Ну, вот, — промолвила рабыня, — так-то лучше. Чего босой по снегу бегать? Неровён час, заболеешь, ни к чему это тебе. Ух… и холодно же тут. Может, домой пойдем, а, хозяечка?

Улла молчала, не подымая глаз.

— Ладно, — Коза поправила на Улле меховой плащ, набросила полу ей на колени. — Видать, не сейчас. Што же, дело твое. Вот, попей-ка, — рабыня протянула девушке кувшин. Бран подобрался ближе. Коза опять покосилась на него.

— Замерз, поди? — спросила она. — Есть-то будешь?

Бран покачал головой. Он следил за Уллой, а та словно и не видела его. Кончив пить, отвела кувшин от губ, двигаясь медленно, будто засыпала. Взгляд был тусклым, отстраненным. Девушка словно окоченела изнутри.

— Улла, — Бран взял ее за руку. Ладонь казалась безвольной, как у тряпичной куклы. Брану почудилось: Улла не здесь, не с ним, она где-то далеко. Туда и кричи — не докричишься. Бран поцеловал ее неподвижную ладонь и прижал к глазам. Коза вздохнула.

— Ох, несчастье, — в полголоса промолвила она. — И што с ней приключилось, не пойму. Хозяин говорит, што она того, помешалась, значит, только мне сдается, што она в своем уме-то. Уж я сумасшедших видела, не спутаю. Не-ет, не сумасшедшая она, хозяечка наша… просто, видать, надоели мы ей все. Может, пошел бы домой, а, не докучал ей? Ведь не поможешь, а ей, неровен час, хуже сделается. Шел бы домой, отдохнул бы…

Бран не ответил, и рабыня смолкла. Он сидел напротив Уллы и смотрел в ее застывшее лицо. Держал ее за руку — но не ощущал в ней ни малейших чувств, словно бы и чувства ее застыли тоже. Словно Улла превратилась в ледяную глыбу. Словно, оставаясь живой, она умерла.

Брану стало страшно. Он прошептал, опять целуя девушке ладонь:

— Ты поправишься, обязательно поправишься, родная… это пройдет.

Она не шелохнулась, слова разбились о бесстрастное лицо. Бран не был уверен, что Улла слушает — но все равно продолжил говорить:

— Что бы ни случилось, я с тобой. Я буду с тобой. Никто тебя не обидит, никто, клянусь! Я тебя не оставлю, ма торан! Ни за что. Ты успокоишься, и все пройдет.

В ответ — одно молчание. Бран услыхал протяжный вздох Козы. Закрыв глаза, уткнулся лбом в Уллины колени, чтобы только не видеть ее окаменелое лицо — и этот взгляд, смотрящий внутрь себя.