– Арос, – твердил он, – вовсе не место для кораблекрушения. За все годы, что я здесь живу, это всего только второе; да и то почти все пошло на дно…

– Дядя, – обратился я к нему в тот момент, когда мы шли по берегу, где все было видно как на ладони и ничто не отвлекало его внимания. – Дядя, я видел вас вчера в таком состоянии… Вы были совершенно пьяны.

– Ну уж и пьян, – возразил он довольно добродушно, – Нет, пьян я не был, но я пил, да! И сказать тебе правду, тут я ничего поделать не могу. Трезвее меня человека не сыскать, но как только начинает выть ветер, я словно с ума схожу. Понимаешь ли ты это? Я должен! Должен, и не могу поступить иначе!

– Вы человек религиозный, дядя, – заметил я, – а ведь это грех.

– Еще бы! – отозвался он. – Да ведь если б это не было грехом, разве я стал бы пить? Что за охота? Видишь ли, я делаю это назло, это, можно сказать, вызов с моей стороны, вот это что! Много, много греха тяготеет над морем, старого, вселенского греха… Нехристианское это дело, пьянство, но это вызов ему, я знаю, и как только море забушует, и ударит ветер – а ветер и море ведь друг другу родня, я полагаю, потому что они всегда действуют заодно, – и Веселые Ребята, эти сущие черти, захохочут, заревут, запляшут, а там, в волнах, эти бедняги борются всю ночь, и их несчастное судно швыряет из стороны в сторону, тогда на меня находит… Это словно колдовство какое, и я чувствую, что весь перерождаюсь, и сознаю, что я дьявол, воплощенный дьявол! И тогда я не думаю о тех беднягах, что в смертельном страхе сражаются за свою жизнь, мне не жаль их, я весь на стороне моря, я заодно с ними, с этими коварными, бездушными, безжалостными волнами, – я словно один из тех Веселых Ребят…

Я полагал, что мне удастся смягчить его сердце, задев больное место. Я обернулся лицом к морю, где прибой весело ластился к берегу. Если бы не соленый морской воздух и мечущиеся чайки, эти небольшие белогривые волны могли бы показаться развернувшейся для наступления армией морских ратников на белогривых конях, которая дружными рядами выезжает из глубин, чтобы взять приступом Арос. Но перед нами лежала совершенно ровная полоса песка, которую волны, несмотря на всю их силу и мощь, никогда не могли переступить.

– Положен предел, его же не прейдешь, – сказал я, цитируя Писание, и указал дяде на плоскую песчаную отмель у наших ног. А потом торжественно произнес стих из псалма, который прежде уже не раз примеривал к ритму наступления валов на берег:

– Верно, – откликнулся на это дядя, – под конец Господь, конечно, над всем восторжествует! В этом я нисколько не сомневаюсь. Но здесь-то, на земле, глупые и грешные люди осмеливаются бросать ему вызов прямо в лицо. Думаешь, это неразумно? Не знаю, не знаю. Зато это дает человеку право гордиться собой. Это вершина жизни, верх наслаждения!