Чирканье, потрескивание, потом шипение. Слышался очередной общий вздох, а иногда возмущенный ропот.

– Пусть вас это не тревожит, господа, – успокаивал мистер Крауч. – Она же ничего не чувствует. Если в этом почерневшем огрызке языка осталось хоть одно нервное окончание, то я – король Сиама!

Стадо покорно (как и полагается стаду) продолжило движение, топоча, поднялось по лестнице на следующий этаж, и люди, как часто случалось у следующей двери, начали переговариваться и ворчать, что комната пустая, они ничего не видят.

– Так ли? – спросил мистер Крауч. – А если постараться и вглядеться получше?

Постепенно, спустя некоторое время, стал доноситься одобрительный шепот.

– Их тут трое, так-то, но в глаза не бросаются. Думали, что это очень весело дразнить темнокожих, скажем, тех, у кого кожа немного темней, чем их собственная. Вернее, темнее, чем была их собственная. – Тут мистер Крауч всегда подпускал смешок, радуясь собственной шутке. – Вот и подкрасили их, окунули в чернила, так что сейчас разглядеть можно только белки глаз. Сдается, вы бы лучше рассмотрели проказников, поулыбайся они чуток, но мы все не можем дождаться этого события.

Мистер Крауч постучал по прутьям решетки:

– Не до смеху вам теперь, верно, бедолаги?

Экскурсия продолжалась, группа шла по коридору и снова вверх, и к этому времени уже кто-нибудь непременно плакал, может, даже многие юные посетители заливались слезами и пищали, и обещали – о, как они обещали! – Питер слышал все обещания, которые давали испуганные дети, тысячи таких обещаний. Обещания быть хорошими: исправиться. Обещания никогда больше так не делать и не забывать вести себя как полагается.

Дальше была очередь Филиппа, неугомонного вертлявого мальчишки, который не мог спокойно усидеть на месте и носился по комнате, пока весь не покрылся кровоподтеками, почти такими же темными, как чернильная кожа Черных Мальчиков.

За ним следовал глупый Летающий Роберт, который опрометчиво пошел гулять с зонтом в страшную непогоду и был унесен налетевшим порывом. Еще глупее было то, что он не догадался выпустить из рук зонтик и поднимался все выше, выше, над крышами домов, а потом рухнул на мостовую – видать, даже ветер и тот от него устал, а уж как устали родители от такого слабоумного сынка.

– Уверен, люди добрые, вы и не знали, что руки и ноги могут гнуться под такими углами, – услужливо, как всегда, показывал мистер Крауч.

Затем шел Фред, которого не любил никто, даже среди одиноких и несчастных обитателей этого дома, над которым никогда не сияло солнце, а дождь всегда был холодным. Фред был злым и жестоким, вредным и противным, готовым поиздеваться над каждым живым существом, четвероногим или двуногим. Окажись на его месте кто угодно другой, Питер сходил бы с ума от жалости каждый раз, слыша, как мистер Крауч спускает и натравливает собаку, слыша битву за колбасу, которая никогда не доставалась плачущему мальчишке… но для Фреда Питер делал исключение.