Каамиль тоже как раз получил свою корону. Он был совершенно растерян и не понимал, что делать с огромным очагом в главном зале дворца. Я пыталась ему помочь. Рождённые с огнём нередко беспомощны, когда доходит до дела. Я научила его чистить очаг от пепла, чтобы огонь был ровным и красивым, а бронзовые колонны не покрывались чёрными полосами. Он рассказывал мне дикие истории о своих желаниях: как полюбил северянку с лошадиными копытами и благословил её неувядающим лаймовым садом; как возненавидел мужчину, укравшего три зелёных плода, и проклял его, наделив неутихающим голодом. Я чернела от зависти! Он насмехался надо мной и моим увечьем, рассказывал сказки о джиннах ветра и воды. Я же понятия не имела, о чём речь.

– Как тебя воспитывали, девочка? Есть джинны, родившиеся в ветрах, обожженных Звёздами. Есть джинны, что поднялись над вскипевшими из-за Звёзд океанами. У нас много племён, все об этом знают, а теперь, когда появились собственные библиотеки, мы можем точно определить, кто есть кто. Ты только подумай! Я смогу узнать имя ветра, породившего моего прадеда!

– Меня никто не воспитывал, – пробубнила я. – Моя мать сгорела, пока носила меня, а отец пожелал последовать за нею.

Каамиль вздрогнул:

– Это запрещено!

Я криво ухмыльнулась:

– И что, теперь его накажут?

– Что ж, давай разберёмся, кто ты такая и откуда. Ведь генеалогия – очень забавная штука.

Я молчаливо уставилась на него, сильно удивлённая мыслью о том, что просматривать множество старых книг, в которых пыли больше, чем страниц, может быть забавно. Но, наверное, так оно и было – для них. Они взволнованно трепетали, осознавая, что в любой момент выбившийся из причёски локон может воспламенить библиотеку. Но под моими пальцами страницы должны были остаться холодными и мягкими, я лишь испачкала бы их чёрным. Я последовала за Каамилем в подвалы Алькасара, ибо где ещё хранить такие хрупкие записи, если не в холодных и чёрных залах моего дома? Мы одержимы записями! Разве может быть иначе? Мы живём недолго, а забывать так просто…

В библиотеке гуляли сквозняки: её потолок располагался на уровне верхних ветвей сандалового дерева. Стропила покрывали чёрные пятна – забытые пожары да отпечатки ладоней джиннов, которые сотворили это место из пустоты, когда Каш создавали из грязи и глины вместо сердолика и латуни. Эти ожоги будто насмехались надо мной, издевательски смеялись высокими скрипучими голосами белоглазых крыс. Полок не было – только железные решетки, что могли бы пригодиться для вечернего костра, но на них лежали книги, старые и мёртвые. Джинны не сочиняют причудливые истории или эпические поэмы о доблести и самопожертвовании. Много ли славы в том, что одно пламя пожирает другое? Не больше, чем в любой куче дров или куске коры. Кашкаш запретил нам писать о чьих-либо деяниях, кроме своих, а они быстро наскучили поэтам. Потому у нас мало книг, и все они ценные. Я провела по ним кончиками пальцев, стараясь не замечать оскорбления на стропилах. Страницы из кожи саламандр были нежными, точно пепел, и слова на них были написаны углём.