Во второй половине дня ее привели в другую комнату. Вернувшись в свою квартиру, она заснула перед телевизором – юное тело еще могло навязать свою волю встревоженному, мятущемуся разуму – и проспала почти шесть часов. Поэтому – а еще благодаря гамбургеру и картофелю фри – теперь она чувствовала себя гораздо лучше. Более уверенно.
Чарли долго и внимательно оглядывала комнату.
Поднос с деревянными кубиками стоял на металлическом столе. Голые стены были из промышленной листовой стали.
– Техник одет в асбестовый костюм и обувь, – пояснил Хокстеттер. Он по-прежнему отечески улыбался. Оператор аппарата ЭЭГ явно потел и чувствовал себя неуютно. Белая маска на лице защищала его дыхательные пути от асбеста. Хокстеттер указал на большое квадратное зеркало в дальней стене. – Это одностороннее зеркало. За ним наша видеокамера. И ты сама видишь ванну.
Чарли подошла к ванне, старомодной, на львиных лапах, совершенно неуместной в этой комнате. Ванна была наполнена водой. Чарли решила, что это подойдет.
– Хорошо, – кивнула она.
Улыбка Хокстеттера стала шире.
– Прекрасно.
– Только вам лучше выйти в другую комнату. Не хочу смотреть на вас, когда буду это делать. – Чарли не отрывала взгляда от Хокстеттера. – Всякое может случиться.
Отеческая улыбка Хокстеттера поблекла.
11
11
– Она права, знаешь ли, – сказал Рейнберд. – Если бы ты послушал ее, справился бы с первого раза.
Хокстеттер посмотрел на него и фыркнул.
– Все еще не веришь, да?
Хокстеттер, Рейнберд и Кэп стояли перед односторонним зеркалом. За их спинами располагалась нацеленная на комнату видеокамера; негромко гудел видеомагнитофон. Сквозь поляризованное стекло помещение казалось синеватым, как за окном «Грейхаунда». Техник закреплял на голове Чарли датчики для снятия ЭЭГ. Монитор в комнате наблюдения показывал мозговые волны.
– Посмотрите на эти альфы, – пробормотал один из техников. – Она сильно взвинчена.
– Она напугана, – уточнил Рейнберд. – Сильно напугана.
– Ты веришь, да? – неожиданно спросил Кэп. – Сначала не верил, но теперь веришь.
– Да, – кивнул Рейнберд. – Верю.