Да, одно Максим понимал с совершенной уверенностью: четвертая попытка не означает последнюю. И если сравнивать все предыдущие по степени вероятности печального исхода, то становилось очевидным, что степень эта растет. Грузовик мог проскочить мимо или сбить другого демонстранта. Стрельба велась с большой прицельностью, хотя в тот момент Максим и представить себе не мог, что стреляют в него; решил просто, что чуть не стал случайной жертвой разборок мафиозных кланов, коих при демократах развелось хоть пруд пруди — «то ли еще будет в возлюбленном Санкт-Петербурге, пока не придет к власти порядочный человек!». И стреляли, и не попали. Должно быть, опять что-то помешало. Или кто-то помешал.

Третий случай мог оказаться последним. Но ребята, отдыхавшие с ним в тот день на Озерках, заметили: что-то долго Максима не видать. «Эй, парни, кажется, он вон туда нырял» — «А выныривал?» — «Я что, знаю?» — «Так выныривал или нет?» — «Я его пасти не нанимался» — «Мужики, а ведь утоп наш комсомолец!» Они вытащили его, и хорошо нашелся среди белоручек-дилетантов один профессионал с настоящим умением делать искусственное дыхание — откачал, а то бы все, хана.

Вероятность смертельного исхода нарастала как снежный ком. И вот теперь эта погоня…

Вообще не понимаю, как мне удалось уйти, размышлял Максим. Их же никто не мог остановить; менты разлетались, как кегли. Это как в том фильме, и еще хуже, потому что в фильмах все эти терминаторы глупее пробки, а тех было не провести, шли след в след лучше любых ищеек. По запаху, что ли?

Они были неудержимы, дьявольски проворны и чудовищно, просто чудовищно сильны. Перед глазами Максима снова и снова во всей контрастности цветов, запахов, ощущений всплывали отдельные моменты погони. И один из них, самый страшный момент — когда Максим, обернувшись на бегу, увидел, как первый преследователь чуть не попал под не успевший оттормозить автомобиль, но среагировал быстро, уверенно, подпрыгнув, высадив ударом ног лобовое стекло злополучного автомобиля, убив, должно быть, тем ударом водителя, и тут же вывернулся, перехватив управление. Максима передернуло. Он отогнал непрошеное воспоминание. Потому что самое страшное было даже не это, самое страшное заключалось в том, что при своем коронном прыжке преследователь повредил руку, повредил сильно: ее просто вывернуло из плечевого сустава, и она повисла — уродливая и безжизненная, — но это почему-то не остановило преследователя, не заставило его кричать от боли. И вот тогда Максим понял, что обречен.

Тот, кто хочет его смерти, не остановится. Он предпринял четыре попытки и предпримет еще четыре, каждый раз подготавливаясь с большей тщательностью. Он не остановится, он добьется своего.