Это был не обычный источник. Пологий гранитный купол цвета ржавого железа, площадью гектаров в пятьдесят, вздымался над пустыней, где я встал лагерем. Карты называли его Скалой Сердца. Миллионы лет скудных дождей – а, может, ползучие льды в последний ледниковый период – так источили камень, что вся вода на этой его стороне сбегалась в одну точку. Там получился гранитный уступ высотой метров пять над ложем пустыни, а под ним – первозданная каменная чаша, окруженная красным охряным песком.

Если смотреть сверху, с воздуха, купол имел форму сердца, с возвышенностью у острия (оно указывало на север) и источником в ложбинке между округлостями – ровно напротив, на юге.

От берега чаши сухое русло ручья шириной в четыре-пять метров уходило на полкилометра в пустыню и заканчивалось в соленом озере метров ста шириной. Раз в десять лет паводок наполнял ручей на целую пару часов, и тогда озеро и в самом деле становилось озером, а дня через два-три вся система снова как будто пересыхала. Но если бы какому-нибудь идиоту пришло в голову прогуляться по дну через пару месяцев после дождя, он бы провалился сквозь соляную корку и благополучно утоп в грязи.

Чашу окружали чахлые заросли красного дерева. Один-единственный пустынный дуб рос среди колючей травы полсотни метров поодаль, если идти вдоль ручья.

Я даже не знал, к какой пустыне это место относится, – только что оно слишком далеко на северо-западе, чтобы считаться частью Налларбора[79]. Судя по звукам и запахам, это был самый край мира: пустота, вкус пыли и эвкалипта, вздохи листвы, а дальше – тишина.

Зверье пахло мертвым сырым мехом, но, как и полагается дичи, с душком. Пару секунд я просто тупо таращился на них, потом перелез из мешка в пару шорт и кроссовки. Отцовский «аншютц» лежал, где его вчера положили, в палатке, в ногах постели, но меня в тот момент интересовала не целевая винтовка. «Ремингтон» – помповый дробовик, не какой-нибудь однозарядник двадцать второго калибра – остался в «тойоте». Я взял мачете, расстегнул молнию на накомарнике, выскочил наружу и бегом припустил к машине.

– Эй! – крикнул я, наложив, наконец, руки на «ремингтон».

Мне никто не ответил.

Само собой, я так и знал. Ни единой человеческой души на две сотни километров в любом направлении. Часть рабочего задания, все нормально.

Но кто-то же пригладил птичьи перья и смыл следы крови с выходного отверстия на кроличьем черепе.

Худосочные эвкалипты и заросли акации окаймляли границы Скалы Сердца, питаясь теми жалкими толиками воды, что она роняла в пустыню. Совершенно недостаточно, чтобы спрятаться. Я в курсе – сам проверял.