Я взобрался на пик, прихватив бинокль. Ничего, кроме стаи кенгуру, отдыхающей в скудной тени каких-то деревьев в паре километров. Их я знал – они каждую ночь приходили сюда на водопой. Кенгуру не выкапывают дохлых животных с полуметровой глубины и не моют трупы от крови.

– Эй! – крикнул я еще разок.

Первоначальное удивление постепенно улеглось, никакой угрозы я не чувствовал. Впрочем, когда у тебя дробовик в руке, это не так уж трудно. И все-таки кто-то – судя по всему, любитель играть в игрушки – выкопал моих животных… Стало быть, я здесь не один.

Вернувшись в лагерь, я прислонил «ремингтон» к дереву и раскочегарил газовую плитку. Кофе я во френч-пресс положил достаточно на двоих. Возможно, кофейный запах выманит того, кто скрывается где-то там, в пустыне, на открытое пространство. Надо полагать, какой-нибудь старый абориген. Или геологоразведочная партия дурака валяет. Мой приятель, Джеймс, собирался поступать в университет на геологический – шуточка как раз в его духе.

Но если это все-таки геологи, то где они?

Только полчаса спустя я заметил следы босых ног, уходящие в воду.

В первые десять дней я так никого и не подстрелил. После этого каждую убитую птицу хоронил в отдельной могиле: срезал пару прутиков, зачищал от коры и связывал в маленький крест. Тушку первого воробья я окрестил «Бессознательной Зависимостью от Бюрократических Условий» (в честь двух любимых писателей сразу), написал имя шариковой ручкой на деревяшке, и поставил памятник в головах последнего места птичьего упокоения. Вторым шел снова воробей – «Трикси», в честь папиного «Форда Фалькон». Обоим я отрубил ноги и повесил на ветку дерева – сушиться и для муравьев. От этих манипуляций меня слегка подташнивало, но моему боссу в Эукле подавай трофеи – пока не решит, что мне можно доверять.

На третью неделю стоянки ко мне на завтрак вдруг завалилась маленькая стайка скворцов, числом шесть. Я учинил бойню: притаился с «ремингтоном», заряженным крупной дробью, подождал, пока они подлетят поближе, а потом выпалил. Пять зарядов дроби за семь секунд, крутясь на месте, как маньяк. Потом, после, мне даже стало как-то не по себе – очень уж мне это понравилось. Этих птиц я хоронил с особой тщательностью.

Первого увиденного кролика я назвал «Позицией» и промахнулся. Он удрал с царапиной на шее, но недалеко. «Пальму», «Кокос» и «Эндерли-авеню, дом 10» я похоронил рядом с птицами. Теперь кладбище, отнесенное от лагеря на сто метров в пустыню, насчитывало уже шесть метров на три. Пять на три, если считать тела у палатки.