Вот небольшая ступка с пестиком для растирания благовоний… Нет, пожалуй, не то. Ступка вернулась на место. А вот стол, уставленный шкатулками, и все шкатулки доверху полны глаз! Сапфировых глаз, рубиновых, жемчужных, изумрудных, халцедоновых… Смотрят так, что мороз по коже! Бр-р-р.

Продолжая поиски, Озма вдруг почувствовала, будто что-то тянет ее к себе. И тут же поняла: ее тянуло к чему-то, находящемуся в комнате, с той минуты, как она переступила порог, а она, сама того не замечая, изо всех сил старалась не обращать на это внимания. Она поспешила к той вещи, к которой ее влекло, но даже это оказалось делом не из легких: слишком уж запутанным выходил путь. Казалось, чем ближе она пытается подобраться к нужному месту, тем сильнее от него удаляется. По пути она бросала в подол ночной рубашки, что под руку подвернется: пучок прутиков, перевязанный шелковыми ленточками; пузырек с какой-то жидкостью, плещущейся внутри; резную рыбку… Чем тяжелее становился подол, тем легче было пробираться вперед, к зовущей ее вещи. Между тем свеча в руке заметно укоротилась. Интересно, сколько же она здесь блуждает? Наверняка не так уж долго!

Вещь, звавшая Озму к себе, оказалась статуей богини. Странно, но сей факт здорово обидел Озму, особенно когда она разглядела, что это за богиня – та самая, с волчьей головой, такая же, как в вестибюле. Богиня словно бы хищно, беззвучно смеялась над ней – маленькой, глупой и совершенно никчемной.

– Я даже имени твоего не знаю. И знать не хочу, – сказала Озма, как будто это могло доказать ее превосходство.

Богиня хранила молчание.

На ладонях статуи стояла глиняная чашка. Богиня держала ее так, словно предлагала Озме выпить, однако чашка была пуста. Озма взяла ее, пригляделась… Старая чашка, уродливая и хрупкая. Наверняка наименее ценная вещь во всей комнате.

Идя назад, к выходу, она почувствовала странный, в одно и то же время сладкий и терпкий аромат, совершенно неуместный в Бриде. Брид пах только булыжной мостовой, лошадьми, мылом да свечным воском. А этот аромат… Он был куда приятнее всех, какие Озме только приходилось встречать прежде! Он живо напомнил ей ароматные масла, которыми душились первые абальские модницы. Примерно так и пахли их тугие, украшенные драгоценностями локоны, когда они склонялись к ней, будто ивы, чтобы сказать, какое она прелестное дитя, да какая она красавица… За высокими окнами забрезжил дремотный жемчужный свет, затопив глянцевые изгибы колоколов под потолком и на полу, словно вода. Озма остановилась перед алтарем, расколотым напополам проросшим сквозь камень деревцем.