Разбивается второе стекло, несколько книг, словно вырвавшись на волю, взлетают и падают на пол. Одна приземляется на постель, у самых Лёлиных ног. От удара раскрывается, страницы шевелятся, словно кто-то их листает…

Это не книга; это школьный дневник. Ясно слышен шорох бумаги, и Лёля замечает: стекло в окне успокоилось, часы остановились.

Она не сводит глаз с дневника. На полях мелькает рисунок – сердце, пронзенное молнией. Значит, десятый класс, думает Лёля, я тогда еще не наигралась.

Перепачканная помадой, в халате, залитом кофе, Лёля сидит, обхватив колени, шуршит бумага, сердце стучит в висках. Что это значит? – думает Лёля – и тут страница дергается последний раз, дневник замирает.

Он раскрыт на марте месяце – и чем дольше Лёля смотрит на расписание уроков, на полузабытый полудетский почерк, тем яснее понимает, что ей делать дальше.

7

Ника с Кириллом идут по длинному коридору университетского спортивного корпуса, из-за закрытых дверей слева и справа доносится стук мячей, крики хэ! и топот. Ника представляет, как два раза в неделю Гоша занимается физкультурой в одном из этих залов – разве что он приходит днем, во время студенческих занятий, а сейчас вечер, время спортивных факультативов и секций. Кирилл ведет Нику в одну из них, где проходят полуподпольные тренировки независимых шаманов. Официально секция называется «Факультатив релаксационной и дыхательной гимнастики», но участники обычно используют сокращение «фредыг» или даже «фридых». На двери в зал написано имя тренера, «Иван Карлович Матусов», но Кирилл посоветовал Нике звать его так же, как зовут ученики: «брахо Иван».

– Что значит «брахо»? – спросила Ника.

– Это что-то вроде титула, – объяснил Кирилл, – сокращение от «Брат Хорошего». То есть тот, кто породнился с добром, стал с ним един. Чтобы называться брахо, надо много лет практиковать фридых, да еще и под руководством настоящего учителя.

– А брахо Иван – настоящий?

– Ты сама увидишь, – ответил Кирилл.

Ну что же, Ника здесь, именно чтобы смотреть. Они входят в небольшой зал: на полу спортивные маты, окна открыты настежь, и Ника, ежась, жалеет, что сдала куртку в гардероб. Брахо Иван – Иван Карлович Матусов – сидит на возвышении у дальней стены. До начала занятий еще пятнадцать минут, на первый раз, сказал он Кириллу, этого вполне достаточно.

Лицо у брахо Ивана смуглое, длинные волосы заплетены в косичку, а в бороду вплетена бусина. Он одет в белый хлопковый халат.

Глядя на брахо Ивана, Ника понимает, почему вчера Кирилл не смог ответить, сколько лет его учителю.