Лёля не спеша начинает краситься. Сегодня надо выглядеть не просто хорошо, а лучше лучшего – ей ведь мириться с Никитой. Он, конечно, негодяй – даже не позвонил вчера! Впрочем, другого Лёля от него и не ждала.

Если бы я встречалась с Глебом, думает она, он бы мне пять раз на дню звонил.

Тоже, конечно, не вариант.

При мысли о Глебе Лёля мрачнеет. Полночи она читала книгу, которую он принес – и вспоминать о ней совсем не хочется, особенно таким красивым осенним днем, когда солнце в окне заставляет алые и желтые кроны пламенеть еще ярче.

Глеб, конечно, прав: историк должен использовать любой источник – неважно, официально он опубликован или напечатан на машинке и размножен на мертвом зирексе. Такие книги называются Самокоп – потому что они самокопированные, но Глеб шутит: потому что с их помощью можно докопаться до правды.

На идеборе, понятно, рассказывают, что Самокоп изготовляют в Заграничье, хотят подорвать нашу веру в Победу, в подвиг живых и в героизм Проведения Границ, но Лёля, конечно, не верит: мертвые запросто могли бы книгу сделать нормально, а не копировать машинопись так, что половину букв приходится угадывать. Это не значит, что всё в таких книгах правда, – историк должен уметь критически относиться к документам – но Лёля чувствует, что в Самокопных книгах правды не меньше, чем в университетских учебниках.

Ночью она читала воспоминания о «минус пятом годе», когда тысячи ветеранов Проведения Границ были брошены в тюрьмы или даже уничтожены. В школе об этом старались не упоминать, а в Университете будущим историкам объясняли, что «трагедия минус пятого года» – результат деятельности мертвых шпионов, готовивших вторжение, которое в итоге привело к войне. Гарантией от повторения трагедии считалось усиление работы, направленной на своевременное выявление шпионов и их пособников; пару лет назад Лёля тоже так думала, но теперь, с каждой новой книгой, принесенной Глебом, всё сильнее укреплялась в мысли, что главной причиной было ослабление контроля за деятельностью Учреждения, что позволило мертвым захватить в Учреждении власть и использовать его для уничтожения ветеранов Проведения Границ.

Лёля была согласна с Глебом, что читать такие книги необходимо любому историку, но вспоминать все равно неприятно: ночью она прервалась как раз на описании «пристрастных допросов», которым подвергали автора, требуя признаться в несовершенных им преступлениях.

Сейчас Лёля старается об этом не думать: пристально глядя в зеркало, она аккуратно красит правый глаз. Тушь ложится на длинные ресницы, делая их еще длиннее. Было бы здорово, если бы Никита при встрече просто посмотрел ей в глаза – и, потрясенный такой красотой, тут же устыдился глупых слов, которые наговорил вчера. Но увы, это бывает только в инглийских романах, а в реальной жизни Лёлю ждет долгое выяснение отношений, где взаимные извинения переходят во взаимные обвинения, а потом обратно.