Но никакая картина, даже самая автоматизированная, не могла усладить мой взор лучше, чем прекрасная Лиза. И пока мои уста отвечали старику, мои глаза отвечали девушке.

Я и она почти не разговаривали друг с другом. Она случайно порезала палец во время подачи мяса, и я перевязал его, когда закапала кровь. Мы перебросились лишь парой слов о погоде и о прочих пустяках. Но когда я собрался уходить, то получил приглашение посетить вновь Ульриха Клемма. Прощаясь, Лиза благосклонно улыбнулась и приязненно кивнула, и она улыбалась и кивала в ту ночь в моих безмятежных снах.

Вот причина, по которой я частенько наведывался в маленькую мастерскую даже после того, как мои часы были полностью восстановлены и возвращены мне. Ульрих Клемм наслаждался моими визитами — он целыми часами непререкаемо вещал, фонтанируя историями о механических чудесах, сотворённых им на старой родине, о королевских заказах, о заслуженных медалях и прочих наградах.

— Нет ничего такого, что я не смог бы постичь, всерьёз взявшись за это дело, — часто повторял он. — Вся природа — просто механизм. Когда я был юношей, мой отец хотел, чтобы я стал хирургом. Но человеческое тело — божье творение, полное недостатков. Хороший хронометр — вот истинное совершенство.

Я внимательно слушал, утвердительно кивал, терпеливо ждал и со временем достиг своей цели.

Лиза и я постепенно сдружились. Мы улыбались, разговаривали, гуляли. Мы ходили в парк и посещали театр.

Всё оказалось просто, когда рухнул барьер недоверия. У Лизы здесь не было друзей, а о школьных подругах остались лишь воспоминания. Ульрих Клемм дорожил внучкой с болезненной ревностью. Она и только она никогда не подводила его; она беспрекословно подчинялась его воле. Именно этого желал старик — он любил автоматы.

А я любил Лизу. Лиза девочка, Лиза женщина. Я мечтал о её пробуждении; о её выходе в огромный мир, раскинувшийся за пределами четырёх стен мастерской. Я признался ей в своих чувствах и посвятил в планы на будущее.

— Нет, Дейн, — произнесла она. — Он никогда не отпустит меня. Он стар и останется совсем один. Если мы подождём, то через пару лет…

— Проснись, — возразил я. — Это Нью-Йорк, двадцатый век. Ты совершеннолетняя. И я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Сейчас.

— Нет. — Она тяжело вздохнула, покачав головой как-то механически, словно автомат. — Мы не можем так поступить с ним.

Это пережиток тёмных веков. Это иной мир, где нет места моему офису в верхней части города, маркетинговому исследованию, проекту по открытию филиала в Детройте.

Я рассказал о назначении в Детройт. Я настоял на неотложном разговоре с Ульрихом. Лиза плакала и умоляла, но, в конце концов, я пошёл к старику и всё ему выложил начистоту.