— Я собираюсь жениться на Лизе, — выпалил я. — Я собираюсь взять её с собой. Сейчас.

— Нет-нет-нет-нет! — возмущённо тикали часы.

— НЕТ-НЕТ-НЕТ! — негодующе гудел часовой бой.

— Ты не можешь забрать её! — кричал Ульрих Клемм. — Она — всё, что у меня осталось! Никто и никогда не отнимет её у меня! Никогда!

Вступать в бесполезный спор не имело смысла. И когда я умолял Лизу сбежать вместе со мной, она повернула ко мне чистое совершенство циферблата и тихонечко тикнула:

— Нет.

Ибо Лиза являлась шедевром старика. Он потратил годы, совершенствуя её послушание. Я понял, что никогда не смогу вмешаться в тончайшую работу Ульриха Клемма.

И я ушёл, унося в кармане серебряные часы на цепочке; зная, что никогда не смогу найти цепочку, которая связала бы меня с Лизой. В течение следующих нескольких месяцев я часто отсылал письма из Детройта в мастерскую, но в ответ не получил ни строки.

Я отписал другу, попросив передать Лизе весточку от меня. Серебряные часы в моём кармане отсчитывали дни, недели, месяцы, а затем я вернулся в Нью-Йорк.

И услышал, что Лиза умерла.

Друг, выполняя мою просьбу, зашёл и обнаружил, что мастерская закрыта и выглядит заброшенной. Обойдя дом, он постучал в заднюю дверь и разбудил Ульриха Клемма. Немощный худой старик сказал, что у Лизы случился сердечный приступ. Она умерла.

Придя через несколько дней, мой друг не смог никого разбудить. Но траурный венок на парадной двери мастерской без слов поведал мрачную историю о смерти.

Я поблагодарил своего информатора, горестно вздохнул, сокрушённо покачал головой и вышел на зимнюю улицу.

Вечер выдался холодным. Дыхание перехватывало от яростных порывов ветра, а ноги по щиколотку тонули в снегу, когда я спускался по ступенькам к двери Ульриха Клемма. Мороз покрыл стекло затейливым белым узором, будто свадебный торт, и я не мог заглянуть в мастерскую сквозь ледяной покров.

Моя рука, облачённая в перчатку, подёргала дверную ручку. Дверь гремела, но не открывалась. Я громко постучал. Старик чуток глуховат, но он должен услышать и откликнуться. Переминаясь с ноги на ногу, я случайно поскользнулся и плечом навалился на дверь.

Та распахнулась совершенно неожиданно. Я, чудом удержавшись на ногах, перешагнул порог этой обители мрака и безмолвия. Ни один лучик света не осветил верстак, ни одни часы не возвестили о моём вторжении. Циферблаты тонули в темноте. Отсутствие знакомого тиканья поразило меня подобно сильнейшему физическому удару. Здесь заканчивалась реальность.

Всё замерло. Но ведь безудержный фанатизм Ульриха Клемма не мог допустить остановки…